Сердце Дракона. Том 17. Часть 1 (СИ)

— Мне иногда тоже так кажется, — она сидела и смотрела на сигарету. Та медленно тлела и дешевый табак сыпался на дорогие ботфорты, а рядом с ними болталась на ветру сумочка, изредка касаясь поверхности лужи. Весь Город в одной этой сцене. — Мама умирает.

Борис промолчал. В такой ситуации меньше всего ждут «сочувствую» или «мне жаль». Потому что это лицемерие.

Не сочувствуют.

И не жаль.

Потому что иначе, если всем сочувствовать и всех жалеть, то всей Рубинштейна не хватит.

Люди — эгоисты. Чужое горе их не трогает и не волнует. Просто потому что иначе проще сразу застрелиться. Присоединиться к тем окнам поэтов, музыкантов, артистов…

— Сука! — вдруг выругалась девушка и, отшвырнув сигарету, откинулась спиной на замызганную пластмассу остановки. — С девятого класса! Больницы тут, в Германии, снова тут, потом в Израиле… И каждое утро сидишь в замирании, ждешь — а вдруг вместо будильника позвонит телефон и скажет — ваша мама умерла.

Хаджар промолчал. Он провел в больнице большую часть своей жизни. Он видел людей, когда их душа выворачивалась на изнанку.

Более того.

Он видел только таких людей.

И еще врачей.

Они часто пили.

В отличии от ребят на пропускной, их контрольный пункт не закрывался на ночь…

— Я уже не помню, когда стала надеяться, что зазвонит именно телефон, а не будильник, — если когда она выходила из автобуса, то её сложно было назвать иначе, чем девушка, то теперь рядом с Борисом сидела женщина. Уставшая. Одинокая. Но еще не сломленная. — Вместо дней рождений, вместо праздников, вместо отпусков. Все время — лишь…

Она потрясла пакетом из супермаркета. Там лежали какие-то фрукты, творожки, немного сока.

— Люблю автобусы, — улыбнулась она, снова доставая сигарету, но так и не прося прикурить. Просто крутила её в пальцах. — там люди…

Он не спрашивал, что с её отцом. Не спрашивал про семью.

Зачем.

По её лицу и так все было понятно.

— Четырнадцать лет умирает она, а прикованной к койке себя чувствую я, — она грустно улыбнулась. В пальцах раскрошился табак из порванной сигареты. — Сука я, да?

Борис затянулся и протянул половину скуренной папироски. Она благодарно кивнула и затянулась. Так, словно делала это в последний раз в жизни.

А потом заплакала. Навзрыд.

Он сидел рядом. Плечом к плечу. Это все, чем мог помочь другой человек. Ты никогда не сможешь взять на себя горе разбитой души. Только попробовать заполнить разрывы своим теплом.

— Ей осталась всего неделя, — прошептала она. — Мама… мамочка…

Она снова заплакала.

Остановился третий автобус. Люди, выходя, резко отводили взгляды в сторону. Прятали их где-то в шнурках на своих ботинках, или в кронах деревьев шепчущего леса, окружившего больницу.

Они не хотели принимать на себя чужое горе.

Своего хватало.

Она проплакала минут десять, после чего достала косметичку, вытерла размазанный макияж и очень умело и быстро накрасилась снова.

— Как я выгляжу? — спросила она с улыбкой.

И пустыми глазами.

Почти стеклянными.

Как у мертвеца.

Борис показал оттопыренный большой палец.

— Вы пойдете? — она кивнула в сторону очереди к пропускному.

— Еще посижу, — ответил Борис, посмотрев на циферблат наручных. — скоро подъедет.

— Кто?

— Кафе на колесах. Там продается тройной латте и шаверма. Простоит до самого обеда. Врачи там иногда берут себе вкусную, но вредную пищу. Всегда хотел попробовать. По рассказам — самая вкусная шаверма в городе.

— А потом утверждают, что мы не бережем здоровье. Лицемеры.

— Именно, — снова кивнул Борис и покосился на урну, полную бычков.

Лицемеры…

— Я пойду, — будто с надеждой произнесла она и постояла еще пару секунд, после чего развернулась и зашагала к пропускной.

Борис посмотрел ей в след.

Даже сейчас его подсознание все еще пыталось кого-то спасти. Интересно, если бы он пошел за ней, то в этом сне чтобы случилось? Они бы оказались на ужине? В одной постели?

Так или иначе, через неделю её мать умрет.

А в тот же вечер с крыши больницы прыгнет уставшая, разбитая женщина тридцати лет… и где-то в полете, где-то между пятым этажом и землей, Борис увидит покой в её пустых, стеклянных глазах.

Глава 1481

Пламя погребального костра поднималось все выше и выше. Оно отражалось в почти пустых, едва ли не остекленевших глазах Лэтэи. Иция стояла рядом. Плечом к плечу.

Абрахам выдыхал облачка дыма. Они принимали разные формы, после чего растворялись в ночном небе.

Смертные даже не помнили, почему они сжигали, а не хоронили своих мертвых… И все же его родичи вымерли, а люди распространились по всем тем землям, что никогда не принадлежали им, а теперь…

— Король?

— А? — словно очнулся Абрахам. После чего почувствовал что-то влажное на щеке. Он вытер тыльной стороной ладони. Кровавые разводы на коже. — Старые раны заныли, друг мой.

Гай промолчал.

***

— Тройной латте и шаверму в обычном лаваше? — переспросил одновременно и водитель, и продавец, и повар безымянного кафе на колесах.

— Ага, — кивнул Борис и положил на прилавок смятую купюру. — сдачи не надо.

— А может в сырном попробуете?

— Нет, спасибо.

— Ну ладно, — пожал плечами довольно колоритный представитель жителей южных гор.