А Реве, Павлу — это только радость. И люди скажут: пренебрег.
В смущении он ерошил порыжевшие от кабинетного дыма брови и скрипел низенькой жалкой скамеечкой в тесной комнатке для животноводов. И вначале он показался дояркам угрюмым и нелюдимым.
Пусть не надеются услышать что-то особенное. Он не кончал филологических факультетов и партийных школ. Будет пересказывать то, что вычитал из новых книжек, брошюр. А сегодня? Сегодня ему самому хочется расспросить, что они знают о своем селе. Для чего ему это нужно? Так, просто любопытно. И они ничего не знают? Жаль! Он и то немного знает. Что именно?
Федор рассказал им то, что прочитал в книге Похилевича, которую дал ему на несколько дней дед Савочка; связал с прочитанным и легенду, рассказанную покойным отцом. Была когда-то под горой криница. Возле нее поселился казак Бас с четырьмя сыновьями. На третью весну пришли набегом на их края татары. Бас и его сыновья за три дня и три ночи разметали длинную, почти в полверсты, плотину, а потом за неделю насыпали в камышах новую. По ней прошли казаки и разбили татар.
По сердцу пришелся женщинам и девчатам этот рассказ. Под конец они уже не прислушивались к скрипу скамеечки, не отводили глаз, когда Федор шевелил бровями. Он спросил, о чем рассказать им в следующий раз, потому что газеты они, наверное, сами читают и в клубе лекции слушают.
— А зачем на следующий? Вы сейчас расскажите. Будет война или нет? И когда в село хлопцев привезут? — Это подала голос какая-то из угла, от печи.
Ближе всех к Федору сидела Оксана. Она вспыхнула, как роза, и опустила глаза. «Вот бесстыжие! Дядя бог знает что про нас подумает».
Но Федор воспринял это как и полагалось — первую половину вопроса серьезно, а вторую в шутку.
— Вот меня первого прислали. Неказистого, как видите. И сказали: «Будут слушаться — пришлем лучших, помоложе». А война?.. Был бы я Эйзенхауэром или Аденауэром...
— Это Аденауэр от Эйзенхауэра бомбы и ракеты возит. Против нас их готовит...
Девушки интересовались и политикой.
В этой беседе и тронулся лед. В первый раз поплыли большие льдины, во второй и третий — мелкий лед, и очистилась река человеческой приязни.
Теперь Федор сам себе не признается, но его уже влечет к себе крытая тесом хатка на колхозном дворе. Он уже не боится этих лукавых, веселых глаз, радуется им, как взрослый детской ласке. Он любит остроумное женское словечко, хоть и остерегается его порой, отвечает шуткой на шутку. Каждодневный лукавый вопрос: «Когда женится?» А то и веселенькая, чуть измененная белорусская песенка:
А некоторые, молодые, когда-то замужние и незамужние, вдовы, чьих мужей и нареченных схоронила война, и для которых, может, в острой шутке — единственная радость, интересуются: был ли он женат или, может, он девственник? Такие шутки смущали Федора, наполняли сердце неизъяснимым, хоть и знакомым раньше, волнением. Он обладал достаточной силой, чтобы побороть такое сердечное своеволие и не ступить на скользкую тропинку, которая легко могла привести его к другому, истосковавшемуся по мужской ласке женскому сердцу. Но вместе с тем он не мог далеко отойти от этой тропинки, ступал как бы рядом с нею. Он радовался тому, что они обращаются с ним, как с товарищем, как со всеми в селе. Разве он когда-нибудь думал, что сделал нечто большее, чем они, только из-за того, что постиг множество причудливых линий и цифр, что смог проникнуть в тайны разрушительной силы атома, что удалось ему ближе других рассмотреть этот атом и увидеть ту линию, по одну сторону которой пустота, сгусток энергии, а по другую — все, весь мир?
Нет, у него, к счастью, была та необходимая теплота души, которая всегда согревает окружающих своими ласковыми лучами и сближает со всеми людьми. Ведь стоит человеку чуть помыслить о своем превосходстве в знаниях над другими, как исчезает эта теплота, и человек отпугивает своим холодом.
Только не пустота и не сгусток энергии, каким бы сверхмощным он ни был, владеют миром, а человеческое теплое сердце, пока оно живет, пока бьется, мягкое и нежное, ласковое и доброе.
Федор искренне радовался тому, что девчата слушали его с большим вниманием. Значит, он не холодное обтесанное бревно. Ибо часто, как ему казалось, рассказывать приходилось обычные вещи. Почти всем дояркам и свинаркам не хватало времени ходить в клуб, не все и газеты выписывали.
И Федор с удовольствием пересказывал им газетные новости.
..Заброшенные на самый край света, неведомые раньше земли — Лаос, Конго. Новая ракета в небе. Знают ли они, какая она, ракета? Как летит, что движет ее в мертвом космосе?
И незаметно проходил долгий осенний вечер. Не спохватывался и сам, пока не начинали мигать, предупреждая, лампочки. А потом брел улицей, один на один со своими мыслями.