Сердце и корона

Бустилона похоронили на тюремном кладбище. Хотя Луиза просила позволить ей самой похоронить его, Изабелла не хотела, чтобы та провела свою молодость, ухаживая за его могилой. А на территорию тюрьмы зайти она не могла. Но это не помогло. Луиза, единственная преданно любившая его, постриглась в монахини, и навсегда осталась в монастыре. Другие, кто засматривался на Бустилона, легко утешились. Луизетта де Шайне, которая также была влюблена в самоуверенного маркиза, вскоре вышла замуж за графа де Оринье. Герцогиня де Принн уже к тому времени утвердилась при дворе Оливье. С маркизом де Бустилоном было покончено навсегда.

Изабелла невольно избегала Рони-Шерье. Что-то треснуло в ней, пока Луиза рыдала у ее ног. Умом она понимала и одобряла Антуана, но в душе еще горели отзвуки криков бедной Луизы.

Бал в честь именин королевы-матери заставил Изабеллу показаться на людях, переломив странное чувство стыда, мучившее ее. Она держалась в стороне от танцев и разговоров, пока к ней не приблизился Бонди. Разве что его благородной сдержанности она была рада. Но он огорошил ее.

— Я вынужден проститься с вами, ваше величество, — сказал де Бонди.

— С позволения вашего величества, я хотел бы отбыть завтра.

— Куда же вы едете, барон? — спросила королева удивленно. — В свое поместье?

Бонди покраснел от неприятного чувства.

— Я еду ко двору вашего брата. Он дал согласие принять меня в свою гвардию.

Изабелла опустила голову. А она еще стыдилась за себя! Самый педантично благородный дворянин из ее окружения добровольно обрекает себя на унижения.

— Вот, значит, как… — прошептала она, поднимая на его глаза, в которых читались разочарование и глубокое огорчение.

— Ваще величество, — страстно воскликнул Бонди. — Вы знаете, как я вам предан. Но я еду туда, где я оставил мое сердце. Ваше величество! Вы можете быть уверены, если когда-нибудь я понадоблюсь вам, если когданибудь моя шпага, моя сила, моя преданность станут вам необходимы, если вам будет грозить малейшее несчастье, вам не нужно будет звать меня. Я буду здесь и буду защищать ваше величество до смерти. Но пока, пока позвольте мне уехать.

— Вы же знаете, барон, — печально сказала королева, — я не стану вас удерживать. Ваше право — уехать или остаться. Но только, прошу вас, подумайте! Нужно ли это? Может, ваше присутствие будет в тягость Оливье или ей? Анна, не поставит ли это ее в двойственное, двусмысленное положение? А вы сами? Разве вам не спокойнее здесь? Разве не нужно вам сделать как раз обратное — забыть ее?

— Ваше величество, — твердо ответил барон, — я никогда не позволял себе ничего такого, что оскорбило бы герцогиню. Мое присутствие никогда не даст его величеству повод догадаться, что она, Анна, — единственная госпожа моего сердца. Что же касается меня, то моя жизнь теряет смысл вдали от нее… Изредка видеть ее, знать, что она здорова и довольна, вот и все, в чем я нуждаюсь.

— Вы благородный человек, — произнесла Изабелла, — я всегда знала и буду знать, что могу вам доверять. Вот, хотелось бы подарить вам что-то на память. Возьмите этот перстень и помните всегда обо мне, — она сняла с пальца и передала Бонди перстень, тот самый, что когда-то давала Антуану, еще тогда, когда из-за дуэли с Бустилоном он угодил в тюрьму. Вернувшись из изгнания, которое, к счастью, не затянулось надолго, он возвратил его Изабелле, и ей приятно было носить его после возлюбленного. Теперь перстень принадлежал другому, совершенно постороннему человеку, и с ним ушла память о светлых минутах, когда их любовь еще только зарождалась. Рони-Шерье знал, что не должен следить за ними, но не мог заставить себя оторваться. Он привалился спиной к стене, задыхаясь, словно ему не хватало воздуха. Он видел, как губы барона благоговейно прикоснулись к руке королевы. На его мизинце поблескивал драгоценный камень, и его блеск разрывал Антуану сердце.

— Я буду всегда помнить свою клятву, — тихо сказал Бонди. — Вам не придется искать меня, если вам понадобится моя преданность.