Читаем Сердце искателя приключений полностью

Сердце искателя приключений

Книга выдающегося немецкого мыслителя Эрнста Юнгера (1895–1998) представляет собой сборник эссе-скетчей эпохи Веймарской республики, балансирующих на грани фиктивного дневника и политического манифеста. Одинокое и отважное сердце искателя приключений живет среди катастроф, где гибнут старые ценности и иерархии бюргерского мира. «Пылающие огнем сновидческие пейзажи» Первой мировой войны приоткрыли для автора завесу, за которой скрывался демонический мир, непроницаемый для дневного света разума, и вот сновидение, где грезится удивительное и волшебное, становится у Юнгера парадигмой для толкования опыта действительности. Состояние современной цивилизации – это запутанный сон. Загадочные образы монотонного движения техники, символика смерти, вторжение в бюргерский мир разрушительных демонических сил – вся эта «ночная сторона» жизни, детально выписанная в «Сердце искателя приключений», находится в глубокой связи не только с опытом войны, но и с жизнью большого города.Второе издание дополнено переводом эссе Юнгера «Сицилий-ское письмо лунному человеку» и новым послесловием переводчика.

Эрнст Юнгер

Прочее / Классическая литература18+
<p>Эрнст Юнгер</p><p>Сердце искателя приключений</p>

Das Abenteuerliche Herz. Zweite Fassung. Figuren und Capriccios

Sizilischer Brief an den Mann im Mond

* * *<p>Сицилийское письмо лунному человеку</p>

Ernst J"unger

Sizilischer Brief

an den Mann im Mond

(S"amtliche Werke. Bd. 9. S. 11–22.

Впервые напечатано в 1930 году)

1

Приветствую тебя, маг и друг волшебников, друг одиноких, друг героев, друг влюбленных, друг добрых и злых, хранитель ночных тайн! Скажи мне, ведь если есть кто-то посвященный, значит, есть нечто большее, чем возможно знать?

Я хорошо помню тот час, когда твой лик, большой, внушающий ужас, появился в окне. Твой свет проник в комнату как призрачный меч, от прикосновения которого всякое движение замирает. Восходя над широко раскинувшимися каменными обителями, ты видишь нас спящих, плотно прижавшихся друг к другу, с бледными лицами, как те несчетные белые личинки, что покоятся в дальних ходах муравейника, пока ветер гуляет в бескрайнем еловом лесу. Мы должны представляться тебе обитателями морской бездны, фауной океанских глубин, а может быть, и вовсе какими-то невиданными существами.

Моя небольшая комната тоже как будто лежит на дне моря, я сижу на кровати, объятый одиночеством, нарушить которое не под силу ни одному человеку. В этом странном свете обычные предметы подобны безмолвным и бездвижным моллюскам, прикрытым завесой водорослей. С ними произошло какое-то загадочное превращение, и, может быть, за этой маской они скрывают тайну жизни и смерти? Кому не знакомы эти минуты неопределенного ожидания, когда мы чувствуем поблизости присутствие неизведанного и чутко прислушиваемся в надежде уловить его голос. Тогда в каждом шорохе нам начинает чудиться нечто таинственное. В потрескивании перекрытий, в легком звоне бокала, которого коснулась невидимая рука, как будто само пространство заряжено напряжением некоего существа, жаждущего смысла, ловящего неясные сигналы.

Язык научил нас крайне презрительно относиться к вещам. Громкие слова подобны сетке координат на географической карте, но разве горсть земли не больше всей мировой картографии? В былые времена именование безымянного являлось жизненной необходимостью. На обветшалых оградах или придорожных столбах начертаны знаки, которых не замечают идущие мимо горожане. Но бездомный бродяга умеет читать их, они служат ему ключом к тайнам этой местности со всеми ее опасностями и укромными местами.

Ребенок тоже такой бродяга, ведь он только недавно вышел из темных ворот, оставив за спиной нашу вневременную родину. Оттого-то он еще способен понимать рунический язык вещей, который говорит о глубоком родстве бытия.

2

В те дни я боялся тебя, боялся твоего недоброго магнетизма и верил, что стоит раз прямо взглянуть на твой мерцающий светозарный лик, как, лишившись привычного земного притяжения, я тут же окажусь втянутым в пустоту космического пространства. Порой мне снилось, будто, оставив всякую осторожность, я в белой ночной сорочке до пят уносился как безвольная щепка по волнам яростного потока, возносясь над ландшафтом, в глубине которого прятались ночные леса, а крыши деревень, дворцов и церквей отливали черным серебром. Вся местность как будто обращалась к моей душе на угрожающем языке какой-то неведомой геометрии.

Во время этих полетов во сне тело мое деревенело, большие пальцы ног загибались к ступням, кулаки сжимались, а голова откидывалась назад. Я не испытывал страха: мною владело чувство безмерного одиночества в пустынном мире, которым правят таинственные молчаливые силы.

3

Потом этот образ сменился огнями северного сияния, первые всполохи которого заставляют горячие и гордые сердца биться чаще. Порой приходится стыдиться безумия своих экстазов, затем понимаешь их важность. Ведь нет сил отказаться от восторга познания, от ощущения того, что за каждым триумфом жизни скрывается абсолютное, что просвещение глубже любого просвещения, ибо в нем скрыта как искра вечного света, так и тень вечного мрака.

Свет мешается с тьмой! Устыдится ли храброе сердце этого рывка в бесконечность? Одиночества солдата в осадных траншеях, измеряемого миллиметрами и секундами? Вылазки за нейтральную полосу, где с математической точностью выстроена неприступная линия обороны с постами часовых и поблескивающими дулами пулеметов и фантастических орудий?

Мысль сознательно замирает на границе, где числа становятся символами, кружит возле обоих полюсов бесконечного, возле атома и звезды, и собирает военные трофеи на бесконечном поле возможностей. Неужели ни разу не случалось ученику чародея, заглянув в хищный искусственный глаз телескопа, испытать восторг при виде вращения зубчатых колес вселенной, которые и не снились ни одному психологу?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное