Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо

По утрам улицы выглядели пустынными и заброшенными, мостовые были покрыты трещинами, их не ремонтировали уже много лет. По вечерам картина менялась, тогда загорались мерцающие огоньки, какие можно видеть в вакуумных трубках физиков. Складывалось впечатление, будто произошла какая-то роковая неполадка в городской сети, и электрический ток в изобилии рассыпался разноцветными искрами коротких замыканий. Синие, красные и зелёные гирлянды скрывали жалкие выцветшие фасады, превращая их подъезды в царские дворцы. Дальше шли танцевальные залы, рестораны или маленькие кафе, в которых играла какая-то новая расслабляющая музыка. И если весь день по улицам и площадям текли серые, невзрачные массы, то сейчас вся публика была очень элегантна; и если утром перед пекарнями выстраивались длинные очереди женщин, то сейчас буфеты ломились под тяжестью блюд с омарами и птицей, фаршированной трюфелями.

Жизнь начиналась позже, даже после полудня кафе ещё были полупусты. В одном из них я часто виделся с высокой девушкой с каштановыми волосами; мы познакомились с ней, когда я вступил в город с одним из полков. И вот, с одной стороны, моё лихорадочное состояние, с другой — трезвая решительность девушки, имя которой, необычное имя, я уже забыл. Правильное, немного жеманное личико делало её похожей на одну из тех учительниц гимнастики, которые тайно мечтают поехать летом в Швецию, а в библиотечном абонементе берут увлекательные романы.

Не могу припомнить наших бесед; скорее всего, мы говорили на двух разных наречиях. Как многие из вернувшихся солдат, я был похож на гальванический ток, который одним касанием изменяет металл, причём неважно, какие картины на нём запечатлены. Это состояние ещё более способствовало обострению древнего конфликта между таким мужчиной и такой женщиной. Суть конфликта в вопросе, что более ценно: глоток или кубок, из которого он сделан. Я был как будто объят огненным вихрем уничтожения, всё прочное, всё надёжное и сокровенное тяготило меня.

Быть может, именно в этом была моя притягательная сила, почувствовав которую, я вёл себя как своенравный и упрямый ребёнок, живущий одним настроением. Сюда примешивалось и упоение властью — такое чувство испытывают мелкие гипнотизеры, приказывающие своим жертвам совершать бессмысленные и бесполезные поступки.

Так вот и в этот день я исчерпал весь арсенал своих пыток, заставляя её пойти со мной в комнату, причём мои систематические уговоры встречали неизменное сопротивление. Когда же я попытался отнять у неё пальто, она с нескрываемым ужасом вырвалась из моих рук, как сомнамбула, к которой вернулось сознание, и дверь за ней захлопнулась. Все её движения были вымученными, в них было что-то неестественное, как если бы где-то вдали на сцене она играла роль из неизвестной мне пьесы.

Но ещё больше я удивился, когда через четверть часа она, молча и не глядя на меня, вошла в комнату. Она повернула за собой ключ и начала раздеваться, не говоря ни слова, изредка издавая стоны, когда её бешеным движениям сопротивлялась пуговица или тесёмка. Не стесняясь своей наготы, она подошла ко мне, и мы долго смотрели друг на друга, смотрели пристальными и, несомненно, враждебными взглядами. Я заметил, что она как будто пожирает меня глазами, но затем её зрачки начали расширяться и смотрели уже сквозь меня, как если бы я был просто статистом.

Бывают слова, обладающие такой существенной глубиной или такой глубокой несущественностью, что стесняешься их повторять после того, как прошло вызвавшее их мгновение. Мне показалось, будто в комнату вошёл кто-то третий, очень внимательный наблюдатель, и деловито заметил:

— Ты выпил вина.

В ответ я услышал свой тихий гневный голос:

— Ну и что за беда?

В старом, немного покривившемся зеркале я видел две фигуры, освещённые слабым светом печного огня и покрытые металлическим напылением, которое, подобно зеленоватой занавеси в кукольном театре, создавало иллюзию расстояния. И откуда-то издалека, из глубины сна донёсся ответ:

— Большая беда. Очень… большая.

Старший лесничий

Гослар

Огромный лес, через который лежал мой путь, был для меня знакомым и незнакомым одновременно. В нём были регулярные насаждения, где по воскресеньям гуляли горожане, а между ними простирались чащи и горы, куда не ступала нога человека. Я забрался в самую глушь в поисках Старшего лесничего, потому что мне стало известно, будто он собирается убить одного адепта, который отправился на охоту за синим ужом.

Я нашёл его в охотничьей комнате, выполненной в готическом стиле и скорее походившей на оружейную залу. Её стены были увешаны самыми разнообразными ловушками — капканами, вершами, сетями, силками и ловушками для кротов. На потолке висела коллекция хитро завязанных петель и узлов — некая фантастическая азбука, где каждая буква представляла собой раскрытую ловушку.