Сердце из черного бархата (СИ)

… Стрелки моих наручных часов показывали начало второго ночи. Зал внизу пустел — часть посетителей отправилась домой, а остальные решили продолжить вечер «удовольствиями не для всех» и ушли в другую часть клуба. Музыканты продолжали играть, полностью переключившись на лирику. Вивиан и его новая знакомая до сих пор сидели за столиком и беседовали. Судя по всему, говорила исключительно леди. Ее собеседник кивал, демонстрируя интерес и вежливо улыбаясь. В какой-то момент рыжеволосая красавица погладила его по щеке. В ответ на это Вивиан улыбнулся более открыто и кивнул. Он обнял ее, положив ладонь на обнаженную спину, и наклонился к ее уху. А, может, поцеловал — издалека это можно было принять как за попытку рассказать секрет, так и за поцелуй. И, судя по порозовевшим щекам леди, которая через пару минут повернулась к нам, это было последнее.

Мы уже давно допили кофе, и таинственный отвар начал действовать на нас обоих. Темы беседы с непринужденно-светских становились все более личными, и я чувствовал желание оставить разговоры в стороне — с каждой минутой ощущение пустой траты времени докучало мне все сильнее. Оливия поняла это с опозданием (что можно было списать на действие кофе) и обратилась ко мне в очередной раз:

— Мне становится скучно здесь.

— Может, тебе становится скучно со мной, и ты хочешь посмотреть, что на этот раз придумали хозяева клуба для развлечения знающих толк в удовольствиях гостей?

— Мне скучно с тобой здесь, Джеральд, — уточнила она. — Может, мы поедем к тебе домой?

— Отличная мысль. Я хотел предложить тебе то же самое.

Вивиан не сразу отреагировал на наше появление. Он поднял на нас глаза только через пару секунд, нахмурился, но потом приветливо улыбнулся (в этой улыбке только слепой не заметил бы недовольства: «вы не видите, что я слегка занят?»). Рыжеволосая леди сделала очередную затяжку и, выпустив в нашу сторону струйку опиумного дыма, тоже улыбнулась.

— Вы уже уходите, друзья? — спросил Вивиан. — Я бы посоветовал посмотреть на то, что Адам придумал для вас на этот раз. Уверен, вы останетесь довольны.

— Благодарю, но нам хочется побыть наедине, — ответил я.

— Мы, наверное, тоже минут через пятнадцать отправимся домой. Да, дорогая?

Женщина величественно кивнула и снова поднесла трубку к губам.

— Знакомьтесь, это Ребекка, — сказал Вивиан. — Дорогая, это Оливия и Джеральд, мои друзья и постоянные клиенты.

Ребекка медленно подняла голову и окинула меня совершенно пустым взглядом зеленых глаз.

— У вас замечательные книги, Джеральд, — проговорила она таким тоном, будто ей сейчас не до меня и не до книг. — На самом деле, замечательные.

И вернулась к своему миру опиумных фантазий, прикрыв глаза и приняв расслабленную позу.

… Первый признак действия наркотика — это не заплетающийся язык и даже не путающиеся мысли. Первый признак действия наркотика — это меняющее свою форму время. Сначала у тебя такое ощущение, будто ты с легкостью можешь подстроить его под себя. Стоит только мысленно приказать времени — и секунда будет длиться вечность, а час пройдет за минуту. Потом ты понимаешь, что все совсем не так — время летит слишком быстро, так быстро, что ты даже не успеваешь это осознать. А потом эти два состояния начинают чередоваться между собой, и ты перестаешь понимать, что происходит. Сейчас время летит быстро, а в следующую секунду все вокруг тебя двигается как в замедленной съемке.

От кофе, который готовили Вивиан и Адам, не заплетался язык, а мысли не путались. Но ощущение времени, то летящего как стрела, то застывающего на месте, каждый раз сводило меня с ума. Это же ощущение не давало определить, когда начинается действие наркотиков и когда оно заканчивается. Ты в один прекрасный момент ловил себя на мысли, что все уже не так, как раньше. А потом постепенно возвращался к своему обычному состоянию. Но ощущение беспорядочного времени жило у тебя внутри еще несколько часов, и порой казалось, что оно возвращается. Вот-вот, сейчас ты сможешь поймать это наглое время за хвост, ты уже с ним совладал…

Тело Оливии в какой-то момент стало продолжением создавшейся у меня в голове иллюзии о статуе. О той самой ожившей статуе, которую создал скульптор, но создал для себя — и в надежде на то, что хотя бы один человек в этом мире найдет в ней отклик. Этим единственным человеком стал я. Не знаю, почему я был в этом так уверен, но сомнений на этот счет у меня не оставалось — другой бы не понял того, что хотел сказать своим творением мастер. Чувство, что она была создана только для меня, и, может, существовала только для меня, а для других ее не было в этой реальности, прочно укрепилось во мне, и я не находил в этом ничего странного. Напротив — мне казалось, что все должно быть именно так.