Сердце из нежного льда

– А ты, случаем, не из Киева? – спросил Петр Николаевич. – Не от Николая Щербаня?

Мужичонка так испугался, что стало ясно – он и есть тот самый Николай Щербань, занесенный судьбой в город на Неве. Киевлянин явно собирался дать деру, но Башлачев припечатал его железной рукой к своей «Ауди».

– А ну гони быстро все фотографии! – проревел он в лицо гражданину свободного государства.

– Заплатите сначала! – взвизгнул мужичонка и опять закашлялся.

Петр Николаевич брезгливо отстранился и насмешливо сказал:

– Я сейчас из тебя все бесплатно вытрясу. Да в тебя плюнь – переломишься.

– Ничего не вытрясете, кроме той, что у вас в руках, – отдышавшись, ответил бомжара. – Я не идиот. Остальные у меня в другом месте.

Башлачев подумал немного и спросил:

– А пленка?

– И пленка там же.

– Ну и сколько ты за все хочешь?

– Пятьсот баксов! – одним духом выпалил мужичонка.

Петр Николаевич расхохотался:

– А ты, мужик, ничего не перепутал? Это ж не Мона Лиза! Это ж всего-навсего Алла Белозерова в голом виде!

– Как хотите! – гордо ответил Николай Щербань, будто в случае отказа Башлачева намеревался выставить свои произведения на международный аукцион.

Петр Николаевич задумался, не спуская на всякий случай глаз с обтерханного Щербаня. Пожалуй, стоит заплатить… Только сначала надо получить с него все подчистую. Раз он здесь дежурит, то может вполне предложить свои снимки и Игорьку Кравченко. Тот, разумеется, купит, чтобы гордо уничтожить компрометирующие материалы на даму своего сердца. И все… Прощайте белозеровские объятия! А как хочется повторения! Ой как хочется! До трепета в определенном месте! Да за новые фотографии Алка неделю будет его ублажать! А уж за пленку!!! По большому телу Башлачева мгновенно разлилась сладкая истома.

– Ладно, – сказал он Щербаню, – заплачу, только сразу за все оставшиеся у тебя снимки вместе с пленкой. И не в баксах, а в родных российских рублях.

– Сколько дадите? – с жаром выкрикнул Николай, и Башлачев понял, что тот давно как следует не ел. Он собирался предложить Щербаню пятьсот рублей, но, глядя на его разгоревшиеся больные глаза, сказал:

– Двести.

– Мало, – проскрежетал фотограф и облизнул сухие губы. – С пленкой – мало.

В конце концов они сошлись на четырехстах пятидесяти.

Щербань очень не хотел открывать очередному Алкиному хахалю свое убежище, но голод немилосердным образом скручивал желудок, да и аспирина надо было купить. Николай прямо чувствовал, как температура тела неумолимо ползет вверх. Наверняка уже градусов тридцать восемь, а то и все тридцать девять. Так и сдохнуть недолго. Кому тогда будут нужны эти фотографии? Пришлось прямо на глазах могучего владельца «Ауди» идти к подъезду дома напротив. Четыреста пятьдесят рублей – это, конечно, ерундовые деньги, если других доходов нет, но Щербань уже отчаялся пристроить фотографии. Он пытался предложить их еще одному Алкиному кавалеру, красивому такому молодому мужику с чеканным профилем, так тот ему чуть шею не сломал. Еле ноги унес. К самой Алке он боялся соваться с фотками. Все равно ж пожалуется своим буйным любовникам. Спасибо, что хоть этот согласился. Дрянной мужик. По роже видно. Отлупит Алку, как пить дать! Может, прямо этими фотографиями – да по красивому лицу! Но ему, Щербаню, до этого нет никакого дела. У него своих забот полон рот. Ноги бы не протянуть в этом гнилом Питере! Как тут только люди живут? Болото и есть болото, какими дворцами его не обставляй!

На полученные деньги первым делом Щербань купил себе аспирину и еще каких-то лекарств по совету тощей длинной аптекарши, которая при разговоре с ним брезгливо поджимала морковные губки. Еще купил батон, двести граммов самой дешевой колбасы и квасу в пол-литровой бутылке. Его вонючие мужики с утра ушли на дело, и он в спокойной обстановке выпил лекарства, смолотил колбасу с батоном, завернулся в грязные тряпки и заснул глубоким, тягучим и странным сном. Ему виделись оранжевые всполохи, сквозь которые он, Николай Щербань, брел неизвестно куда. А из той затягивающей неизвестности нет-нет да и выплывала танцующая Алка, такая же голая, как на его снимках, только с нынешним гордым лицом. Она с самым серьезным видом выделывала непристойные кренделя и время от времени грозила ему пальчиком с кровавым ноготком. Щербань хотел выбраться из оранжевых всполохов, потому что Алка надоела ему до смерти, но ничего не получалось. Он все брел и брел прямо в пасть черной бездны, а Алка все грозила и грозила ему тонким пальчиком.