Сердце из нежного льда

Вот и сегодня ей не очень хочется встречаться с Удильщиком. Она полежала бы в ванне, а потом… Впрочем, отменить свидание уже не удастся. Он наверняка уже едет к ней. Конечно, Макса она запросто завернула бы прямо с порога… А вот Удильщика почему-то пока не может. Хочется верить, что только пока…

На лежание в ванне времени не было. Алла быстренько сполоснулась под душем, надела свежее белье и свой любимый темно-синий спортивный костюм. Она оттягивала феном кудряшки на лбу, когда раздался звонок в дверь. Удильщик влетел в комнату с маленькой оранжевой коробочкой в руках.

– Алла! Ты представляешь, я нашел твои духи! – выпалил он с таким счастливым лицом, будто неимоверными усилиями отыскал наконец то, что она давно потеряла и очень по этому поводу печалилась.

– Игорь! Я устала тебе говорить, что я не использую духи, поэтому ничего «моего» ты не мог найти по определению! – рассмеялась Алла.

– Нет, ты не понимаешь… Это другое… ты можешь продолжать их не использовать… или начать использовать… как хочешь… Я нашел твой аромат, сконцентрированный, сконденсированный и помещенный в этот флакончик. Ты так пахнешь, как эти духи, только слабее, тоньше… еле слышно… – Глаза Игоря горели, щеки окрасил румянец, и весь он лучился удовольствием и счастьем. – Понимаешь, я покупал себе крем для бритья, а рядом две женщины выбирали духи. Продавщица открывала им то одну бутылочку, то другую… И вдруг на меня пахнуло тобой! Алла! Я не мог не купить! Женщины сказали, что это уже старое и немодное направление, а я подумал, что – наплевать!

Он открыл коробочку, вынул маленький флакончик и вытащил язычок притертой пробки.

– Вот понюхай! Горький апельсин или грейпфрут… и еще что-то неуловимое… изысканное… Будто дымок… ветер с моря… Свежесть, горечь и пряность одновременно!

Алла взяла в руки оранжевую коробочку. Франция. «Dune». Хорошие духи или нет? Она не разбиралась в ароматах. Последний раз она поливалась рижскими духами «Консуэло», чтобы понравиться Сергею. Это было уже сто лет назад.

Игорь смотрел на Аллу с большой надеждой, как детсадовец, который под строгим надзором воспитательницы впервые своими руками сделал маме аппликацию к Восьмому марта. Алла поднесла к носу флакончик. Да… Пожалуй, ей нравится. Удильщик, как всегда, угадал… Конечно, она не станет использовать их по прямому назначению, но аромат ей приятен.

– Неужели я так пахну? – усмехнулась она.

– Ты лучше, потому что… нежнее… – И он привлек ее к себе, прижался к волосам, зарылся носом в них и глухо добавил: – До чего же я люблю тебя, Алла…

Если бы на его месте был Некто Макс, она, пожалуй сказала бы ему: «Замолчи!» Удильщику не смогла… Почему? Непонятно! Она только с неудовольствием поежилась и выскользнула из его объятий.

– Я вижу, что тебе опять не нравится, когда я говорю о любви, – огорчился Игорь. – Но почему? Это же так естественно! Когда я с тобой, мне хочется петь романсы с балладами, как менестрелю или ваганту, и читать стихи. Вот послушай несколько строк… Я, правда, забыл начало:

…И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.
Весною слышен шорох снов
И шелест новостей и истин.
Ты из семьи таких основ.
Твой смысл, как воздух, бескорыстен…

– Ай-яй-яй! Как не стыдно врать! – рассмеялась Алла. – Ты не мог забыть начало! Ты побоялся мне его прочитать и, между прочим, правильно сделал!

– Да? – опять-таки очень по-детски огорчился Игорь. – Ты знаешь это стихотворение?

– Кто ж его не знает? Мужчины должны высечь начало этого стиха на каких-нибудь скрижалях или, на худой конец, вытатуировать на своих грудях:

Любить иных – тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин…

Так, кажется, начал это стихотворение Пастернак?

– Ну, пусть так… А что в этих строках такого… ужасного? Чтобы на скрижалях?

– Лучше ты мне ответь, почему стал врать, что забыл начало?

– Ну… побоялся, что тебе не понравится про извилины… вернее, про их отсутствие… Хотя один бог знает, что за извилины имел в виду Пастернак! Ты послушай другое:

Красавица моя, вся стать,
Вся суть твоя мне по сердцу,
Все рвется музыкою стать,
И все на рифмы просится.

Игорь жестом остановил рвущийся с Аллиных губ протест.

– Погоди! Там дальше как раз про тебя:

…И в рифмах дышит та любовь,
Что тут с трудом выносится,
Перед которой хмурят бровь
И морщат переносицу…

А дальше про меня! Слушай!

Красавица моя, вся суть,
Вся стать твоя, красавица,
Спирает грудь и тянет в путь,
И тянет петь – и нравиться…

Это тоже Пастернак! Он написал про нас! Ты постоянно морщишь переносицу, а я ужас как хочу тебе нравиться!

Он опять обнял ее и спросил: