Сердце капитана

В конце концов, Шельма решает ударными темпами очистить материк от остатков грязи, чтобы можно было быстро его зарисовать, сфотографировать и оставить мокнуть. И правильно — со стен раскопа уже начинает сползать земля, накрывая то, что уже было откопано.

К тому же, хоть какие-то деньги у нас появятся.

Настроение у всех подавленное. Предки оказались чертовски принципиальными людьми и совершенно ничем не занимались на этом распроклятом откосе. Полтора метра земли и строительного мусора, и конец раскопу. Дальше только мамонты. Которые, к сожалению, начальство не интересуют.

Шельма позвонил в Москву своим командирам. Те посоветовали держаться и обещали подъехать через полмесяца. Посоветовали почернить в овраге. Поделились свежими новостями: у них на участке нашли языческое капище, ведутся полномасштабные раскопки, зарплата увеличена. В который раз посоветовали Шельме бросать всё и переводиться к ним.

Шельма положил трубку, разразился длинной матерной тирадой, и, схватив лопату, прыгнул в раскоп, сбив с ног пару берсеркеров.

И началось традиционное «въёбывание». Макрушники таскали воду ведрами, она плавно стекала обратно в раскоп; пьяный Валерик перепутал свою ногу с комом грязи и чуть не отрубил себе лопатой пальцы. Снова пришли девчонки, но, увидев материк, перемазанного глиной Шельму и кучу мокрой жижи вместо кучи земли, рассосались самостоятельно.

Сначала было холодно. Потом я вспотел, и тело стал приятно обдувать сквозняк. Мешала только вода, которая хлюпала в ботинках и капала с кончика носа, а так ничего. По специальному приказу Шельмы в ближайший магазин помчался гонец, и все выпили профилактическую стопку. Потом еще «одну, для сугреву», и последнюю — за хорошую погоду. Лаборанты лишились заработанных в овраге денег и тоже полезли в яму. Там им тут же наступили на ногу насильники, и раскоп огласился возмущенным писком.

Я не пил — не смог бы остановиться. Домой тоже не тянуло: из головы исчезли все мысли, жизнь стала хоть и мокрой донельзя, но простой и понятной. Хотелось есть и выспаться. Хотелось дать по роже этому уроду Галилею. Хотелось посмотреть в глаза собаке и подержать за руку ребенка.

Спать хотелось все сильнее, чувство голода со временем исчезло, а с ним и чувство времени. Когда рабочий день закончился, я с трудом смог вылезти из ямы. Меня колотила крупная дрожь, а в голове шумно гудел перегруженный трансформатор. Жизнь казалась все проще и понятней, а мир вокруг сжался до размеров спичечного коробка.

Ненасытной пустотою
Накорми свои глаза.
По лицу течет слезинка,
Будто мертвая река,
И запачканы ботинки,
Словно детские картинки.
Развязалися шнурочки —
Вот такие вот заморочки…

Как домой добрался — не помню.

ГОЛОСА

Лежу на кровати у себя в комнате и пытаюсь сфокусировать глаза. Все усилия пропадают даром — я вижу перед собой лишь разноцветные пятна; кроме того, правый глаз наполовину закрыт подушкой, а пошевелиться нет сил. Нет, я не пьян. Я жестоко простужен.

Температура на градуснике уже перебежала за отметку «сорок», а может и дальше — я начинаю путать реальность и бред. Самые разные мысли лезут в голову, жуткие картины встают перед невидящими глазами.

Мимо по комнате проходит Настенька, заглядывает мне в лицо, говорит: «Я все исправила, посмотри». Вместо лица у нее собачья морда. Я знаю, это бред — Настенька сегодня уехала домой. А вот в реальности Пачины, играющего с Галилеем в карты под столом, почти уверен. Тем более, что вместо спичек они играют на работников раскопа. Шельма, Валерик, Сохатый, Костя, Митяй, Юрик, Маринка — все они лежат кучкой между игроками и тихо разговаривают о пустоте и двойных звездах.

В голове кто-то шепчет. Прислушиваюсь.

«Компот из прелых листьев. Пирог из дубовой коры».

— Привет. Узнал твой голос.

«Рагу из гусениц. Милый, иди завтракать».

— Мне плохо без тебя.

«Большинство людей считает неразрешимыми те проблемы, решение которых мало их устраивает».

— Зачем ты сделала это?

«Мне стало скучно. Кругом одно и то же, а менять мир вокруг себя я не могу».

— Я менял его за двоих.

«Ты менял его для себя».

— Все из-за чертова петуха в сообществе с велосипедом.

«Ты опять мудришь».

— Это плохо?

«Жизнь — очень простая вещь, и не нужно воспринимать серьезно каждую мелочь».

— Сильно тебе понравилась твоя простая жизнь?

«Это была моя жизнь».

— Это была и часть моей жизни тоже.

«Ты — эгоист».

Молчу. Засовываю градусник подмышку. Нужно добраться до аптеки, но сил у меня едва хватит дойти до туалета.

В коридоре шаги. Вернулся Пачина. Кое-как я сползаю с кровати и иду на звук. Если не сбить температуру, я покойник.

Пачина пьян. Он раздевается, держась за вешалку.

— Привет.

— Привет. Сходи, пожалуйста, в аптеку, а то мне совсем плохо, — говорю я.

— Слушай, я бы с радостью, но очень спешу, — говорит Пачина.

— Блин, подыхаю! — говорю я.

— Правда спешу. Извини, — говорит Пачина.

Он идет в свою комнату и шумно падает на кровать. Я ползу к себе.