Сердце красавицы склонно к измене

— В суфле положили половину нормы желатина. Естественно, оно не стало застывать. Мы его тогда в морозилку и следили да помешивали, чтоб застывало, но не замерзло. Пойми, если суфле замерзнет, то получится не торт, а черт знает что. Нарушится структура. При медленном же охлаждении суфле густеет за счет содержащегося в нем масла и желатина. Значит, дождались мы, когда оно загустеет, и намазали на тонкие коржи слоем в сантиметр или полтора — больше не получалось, суфле начинало сползать. Потом сложили коржи с суфле друг на друга, и в холодильник, чтобы понизить немного температуру. Точный температурный режим еще предстоит вычислять. Все это дело укрепилось, и получился большой слоеный торт. Полили его шоколадом и на пять минут в морозилку, чтобы не поплыл. Потом еще дали выстояться в холодильнике, вытащили и довели до комнатной температуры. Видишь, какой он нежный получился, — не унималась тетя Мила.

— Торт-то очень вкусный, но сколько вы на него времени ухлопали? — поинтересовалась я, допив остатки чая.

— Да целый день почти, — призналась тетя Мила, — столько нервов истратили. Женя, хочешь еще кусочек?

— Нет. — Я вскочила со стула и попятилась к двери. — Мне пора, и не соблазняй больше. Бесполезно. У меня почти железная сила воли.

— А может, возьмешь с собой, — не сдавалась тетя Мила, — он же такой вкусный, просто во рту тает. Сама не хочешь — угостишь клиента. Ну, возьми!

— Чтобы меня обнаружили объевшейся, с куском торта в руке, — буркнула я уже в коридоре перед зеркалом, подкрашивая губы. Я думала о Затейнике. Он где-то бродит там, рядом, снаружи, а я буду тут с тортами дефилировать. На могиле потом так и напишут: «Она очень любила „Птичье молоко“». Вспомнился и Мясницкий. Он спешил домой поесть, а согласился бы встретиться со мной в кафе, мог бы остаться в живых. Погиб ведь из-за какой-то окрошки.

— Что ты имеешь в виду, что тебя обнаружат, — насторожилась тетя Мила, — как это обнаружат?

— Да никак, — быстро ответила я, — к слову пришлось.

— Твое дело очень опасное, да? — с нотками паники спросила она, подступая ко мне побелевшим лицом. Мне еле удалось успокоить тетю. Обувшись и чмокнув на прощание кулинарку в щеку, я выскочила за дверь.

6

— А вот и Евгения Максимовна к нам пожаловала! — с наигранной радостью в голосе воскликнул следователь из кресла, стоявшего напротив постели Конюкова. Его глаза при этом оставались серьезными и внимательными. — Кто говорил, что ненадолго? Или для вас четыре часа — совсем ничто? Верно, у мужчин и женщин разные понятия о времени.

Я спокойно вошла в палату, сняла с плеча сумочку, поставила ее на стул и спросила у Земляного, а не переехал ли он жить сюда, пояснив свое предположение:

— Уходила — вы тут бродили, возвращаюсь — вы снова здесь. А жена дома небось все глаза проглядела, дети плачут — где папа? Когда же он придет?

— Я что, обязан перед вами отчитываться? — язвительно спросил следователь, откидываясь в кресле. — Мы тут с Андреем Кондратьевичем выясняли несколько вопросов, потом за жизнь начали болтать. Я сижу, а сам жду, когда вы заявитесь, а вас нет как нет. Ну, думаю, надо дождаться ее непременно. Посмотреть, в каком виде она придет. Ангелина Эдуардовна меня чаем напоила.

— Что, посмотрели? — спросила я холодно у Земляного и посмотрела на клиента. Конюков, сидевший на кровати с яблоком в руке, имел усталый вид. За время моего отсутствия следователь, наверное, успел из него все жилы вытянуть. Его жена у столика наливала в бокал «Снежок» из коробки, и по ее кукольному лицу нельзя было определить, какие чувства она испытывает.

— Один нескромный вопрос, — попросил Земляной, поднимаясь с кряхтением из кресла. — Фу, черт, спина от сидения атрофировалась! — Его цепкие глаза вперились а меня почти с ненавистью. — Где вы были?

— Дома у себя, где ж еще? — изобразила я недоумение.

— Дома, значит, — зловеще протянул Земляной. — Видели только, как вы выходили из квартиры своей тети, но никто не видел, как вы туда входили, и главное — во сколько.

— Не видели — значит, плохо смотрели, — бросила я равнодушно и уже с обидой спросила: — Так вы что же, за мной следите, что ли? Я, по-вашему, преступница, что ли? Откуда такая честь?

— Не выводите меня лучше из себя! — рявкнул на меня следователь и вышел.

Я облегченно выдохнула потому, что по телевизору в этот момент шли криминальные новости города, репортаж о пожаре, учиненном с моей подачи. Только этого никто не знал.

— Анжела, сделай-ка погромче, — попросил взволнованный Конюков, услышав знакомую фамилию. Анжела подала ему бокал со «Снежком» и с пульта усилила звук. Я, сняв жакет, присела рядом на кресло, освободившееся после следователя. Камера «Новостей» показывала панораму горящего дома Хикматова, а бубнящий в нос голос за кадром объяснял произошедшее: