Она промолчала, но это стало лучшим ответом. Холод, разом обрушившийся на только ставшее оттаивать сердце, оказался нестерпимым. Я не мог даже дышать, силясь справиться с подступающей к горлу горечью. Наивный идеалист! Глупец и мечтатель. Ничему меня жизнь не учит. А я тут еще размечался об истинных половинках. Готов был посмеяться над самим собой. И смеялся в душе. Только отчего-то в этом смехе было слишком много боли. Мне понадобилось не меньше минуты, чтобы снова заговорить, наглухо закрыв свое сердце от всего, что по глупости впустил в него в эту ночь.
— Не стоит терзать себя, — спокойным и ровным тоном произнес я, поворачиваясь на спину и уставившись в потолок. — То, что произошло между нами, вполне естественно. Мы оба не железные. К тому же ты была расстроена, выбита из колеи, вот и потянулась к тому, кто оказался рядом. Просто искала утешения. Конечно, я мог бы остановиться, но как уже говорил, далеко не железный. Если тебе так будет легче, можешь считать, что это я тебя соблазнил, — заставил себя улыбнуться, чтобы голос прозвучал слегка насмешливо. — Можем просто забыть о случившемся, если хочешь. Не придавай большого значения тому, что значения не имеет.
Даже не глядя на девушку, я чувствовал, как она напряжена. Но впервые не мог понять, что испытывает другое существо. Мое чутье, как и всегда, когда в дело вступали личные переживания, молчало в тряпочку. Обычно я легко угадывал настроение собеседника, улавливал малейшие изменения в ауре, мимике, жестах. Но не когда в дело вступали эмоции. Притяжение, ненависть, ярость, — да что угодно достаточно сильное напрочь устраняло чутье с дороги. И приходилось, как обычному смертному, доверять лишь разуму и логике. Только вот как быть, если они давали сбой? А особенно когда в дело вступало уязвленное в лучших побуждениях сердце?
Я мог понять Миру. Разумом мог и понимал. Еще ребенком она попала в полное распоряжение жестокого чудовища, которое в течение нескольких лет издевалось и ломало. Все, что она видела от мне подобных — унижение, боль, издевательства. И вот, едва освободившись от одного вампира, снова оказалась в объятиях другого. Поддалась минутной слабости, и только потом осознала, что снова может угодить в капкан. Я для нее такое же чудовище, пусть даже был с ней нежен. Но у нее нет никакой причины верить, что так будет и дальше. Она не хочет связываться ни со мной, ни с каким-либо другим вампиром.
Мира сегодня ясно дала понять, чего хочет. Тогда, когда я спросил напрямую. Хочет жить простой и нормальной жизнью, иметь семью, друзей, не бояться каждую минуту, что кто-то более сильный и могущественный станет распоряжаться ее судьбой. В ту минуту, когда она сказала об этом, мне тяжело было скрыть эмоции, но я пообещал себе, что отброшу эгоистичное желание оставить ее рядом. Помогу добиться того, чего хочет она. Но, как идиот, надеялся, что после нашей близости все изменилось и Мира начнет видеть именно во мне того, с кем захочет быть рядом. Пусть даже ненадолго. А я бы отпустил в любой момент, когда бы она об этом попросила.
Но ее слезы сразу после случившегося дали понять слишком хорошо, что именно Мира во мне видит. Второго Красса Падерниса, который не захочет отпускать, пока она ему не надоест. Я мог бы попытаться поговорить начистоту, рассказать о том, что чувствую. Но остатки гордости не позволяли. Было слишком больно, я даже злился, хоть и понимал, что не имею на это права. Она ничего мне не обещала. Мы вообще знакомы чуть больше суток. В сущности, случайные попутчики, чьи дороги непременно разойдутся. Так стоит ли все усложнять? Пусть все будет так, как хочет она. А я достаточно силен, чтобы пережить очередное разочарование.
— Хорошо, — ее голос, какой-то безжизненный и опустошенный, заставил оторваться от горьких мыслей.
Я даже вздрогнул, в первое мгновение не поняв, к чему относится это ее «хорошо». Потом осознал, и в сердце снова кольнуло раскаленной иглой. Она дает понять, что согласна с моим определением того, что произошло между нами.
Находиться сейчас рядом с ней, попробовать уснуть, словно ничего и не случилось, оказалось невозможным. Внутри меня всего трясло от разочарования и боли. Пусть даже я сам предложил Мире так все воспринимать. Но то, как легко она с этим согласилась, лучше всего давало понять, насколько я сам мало для нее значу. Девушка вынуждена терпеть меня рядом, вот и все. И наверняка только рада будет, когда все закончится.
Я выбрался из постели и двинулся к так и не разобранной дорожной сумке.
— Ты куда? — услышал за спиной испуганный голос.
Подумала, что я хочу бросить ее? Губы тронула горькая улыбка. Каким же мерзавцем, оказывается, меня считает.
— Хочу немного прогуляться, — холодно откликнулся. — Спи.
Взяв одежду, я прошел в ванную и там переоделся. Когда вышел, Мира сидела на постели. Торшер с ее стороны кровати уже тоже горел. Кутаясь в одеяло и судорожно сжимая его у горла, она с каким-то затравленным выражением смотрела на меня.
— Можно с тобой? — выдавила дрожащим и совершенно несчастным голосом.