Сердце Кровавого Ангела. Дилогия

Когда же все-таки начал погружаться в дремоту, услышал полузадушенный крик. Резко вскинулся на постели. Сердце бешено колотилось, будто в преддверии неведомой опасности. Но все вокруг было спокойно. Почти. Мира металась по постели, во сне закусывая до крови нижнюю губу. С губ срывались болезненные стоны, ее всю трясло. Опять дурной сон? Как жаль, что не могу защитить ее от внутренних демонов, которые иногда терзают похлеще живых. Но кое-что я сделать все же могу. Отбросив на время намерение держаться от Миры как можно дальше, молниеносно преодолел разделяющее нас расстояние и сгреб в охапку. Прижал к сердцу, стал укачивать, как маленькую, пытаясь успокоить.

Мира еще некоторое время металась в моих руках, продолжая трястись, как перепуганный зверек. Я осторожно провел ладонью по ее лбу, обметанному бисеринками испарины.

— Все хорошо, моя девочка. Я никому не позволю причинить тебе вред…

Она снова судорожно дернулась, а потом уткнулась лицом в мою шею. Ее ноздри шумно раздувались, вдыхая мой запах. Это будто успокаивало ее, и дрожь тела становилась все меньше. Я уловил, как порхающими бабочками затрепетали на моей коже ее ресницы. Мира медленно разомкнула веки и вскинула голову, глядя в темноте на мое лицо. Хотел что-то сказать, успокоить, еще крепче прижать к себе, но она не дала такой возможности. Сильно дернулась, высвобождаясь из моих объятий, и откинулась на подушки, уставившись в потолок.

— Мне опять кошмар приснился. Извини, что разбудила, — голос прозвучал чуть хрипло, но так холодно, что у меня внутри будто кошки заскребли.

Но в этот раз я не мог ответить ей так же отстраненно, как днем. Понимал, как Мире сейчас плохо.

— С тобой все в порядке? — спросил как можно мягче.

— Это просто сон, — повторила она.

— Не просто, — возразил я, осторожно ложась на бок рядом с ней и внимательно изучая тонкий профиль девушки. — Это мучает тебя, не отпускает. Твои потаенные страхи. Ты боишься, что это вернется в твою жизнь.

Она слегка вздрогнула и стиснула зубы.

— Поговори со мной. Не держи все в себе. Тебе станет легче.

— Вряд ли, — ее лицо болезненно исказилось.

— Поверь мне, когда пытаешься справиться с таким в одиночку, это гораздо тяжелее.

— Тебе-то откуда знать? — в голосе прозвучали нотки злости. Мира повернула ко мне голову и ее глаза сверкнули яростным блеском.

— Поверь, я понимаю тебя лучше, чем ты можешь представить.

— Сильно сомневаюсь! — зло выпалила она. — Ты не был беспомощной жертвой, с которой можно сделать все, что заблагорассудится. В то время как ты должна терпеть все и делать вид, что довольна и благодарна. Тебя не ломали несколько лет, вытравливая даже крупицы гордости. Не считали всего лишь вещью, которая ни на что не имеет права. Даже на собственное тело.

Боль, звучащая в голосе Миры, хлестала плетью, заставляя меня самого внутренне содрогаться. Слишком сильные, глубоко задавленные эмоции вызывали слова девушки. И я вдруг впервые ощутил потребность поделиться с кем-то тем, что до сих пор еще влияло на меня. Спустя такое количество лет, что страшно становилось. Но оно все еще жило во мне, делало таким, какой я есть. Никогда до конца не заживающая рана, которую я никому не показывал. Даже самые близкие знали лишь часть правды. Ту часть, которую я все же решился им приоткрыть. Но лишь в общих чертах и без привязки к тому, что на самом деле чувствовал. Всегда понимал, что никто из них до конца не поймет. Никто, кроме Миры, которая тоже прошла через нечто подобное. Может, именно поэтому ощутил непреодолимую потребность открыться ей сейчас. Так хотелось, чтобы она не допускала моих ошибок, не закрывалась от мира, стремясь справиться со всем сама.

— Сколько тебе было, когда ты попала к Крассу? — глухо спросил, не обращая внимания на ее гнев, сейчас направленный на меня.

Мира поколебалась, но все же ответила:

— Четырнадцать.

— Мне было шестнадцать, когда Бурр Дагано сделал меня своей игрушкой, — тихо и отстраненно сказал я, глядя куда-то поверх ее головы.

Мира шумно выдохнула, а потом осторожно дотронулась до моей щеки. От почти невесомого прикосновения внутри все защемило. Слова неудержимым потоком хлынули наружу: