Сердце крысы

На землю опустилась великая ночь…

В пустом вагоне против меня сидели три типа. Мне было неуютно с ними наедине. Они глухо, но весьма оживленно, о чем-то разговаривали. Один из них, в черном, длиннополом драповом пальто и мышиного цвета шарфике, дважды на меня посмотрел. И тут я понял – почему! У меня в кармане была его фотография и край был виден! На улицу Чернышевского многие пришли с фотографиями – ласковые спокойные глаза смотрели прямо и бесхитростно, и от этого взгляда кое-кто начинал плакать.

Скрючившись, как от боли в животе, я влип с кожаное сидение. Они теперь, уже не отрываясь, смотрели на меня. Так мы доехали до станции Коминтерна, потом её переименовали в Калининскую. Я вышел на Арбатскую площадь и оттуда травленым зайцем помчался к себе, на Староконюшенный, но только я свернул туда, как у деревянного дома с большим выступающим крылечком и резными, крашеными в голубой, наличниками на старинных окнах я увидел огромную, похожую на сигару машину.

Я замер. Таких машин мне ещё не приходилось видеть.

Мне очень хотелось домой, я устал и мечтал о теплой постели – подальше от угрюмой, взвинченной толпы, рассеянной по тревожной ночной Москве, от этих неприятных типов, которые, не торопясь, выходили из машины – опять они! Но что-то сильнее страха быть обиженным этими людьми словно приковало меня к проклятому месту.

Я незаметно отступил в тень и скрылся в глубине двора, за беседкой. Постепенно глаза обвыкли в темноте, и я отчетливо различил на сказочном крылечке три фигуры, однако вовсе не царя Салтана и его свиты.

Рядом со своим дружками возвышался тот, в черном драповом пальто и мышиного цвета шарфике – под цвет глухой мартовской ночи.

И меня прошибло – как током шандарахнуло. А вдруг это агенты! Ну конечно – агенты! Решили воспользоваться сумятицей и сейчас готовят взрыв Кремля или даже Мавзолея!

Спина моя взмокла, уши полыхали, про сон я, конечно, забыл…

Вот они раскрывают чемоданчик, поставив его на перекладину, достают что-то оттуда…

Взрывчатка!

Я зажмурился. Зачем им взрывать этот старый безобидный дом, где помещается детсадик, в котором меня в сорок пятом насильно кормили тушеной морковью, и я соглашался есть эту гадость только потому, что на ложечке был изображен Кремль?

Я осторожно приоткрыл глаза, моё зрение напряглось до предела – но нет, это не взрывчатка! Это – батон колбасы…

Они резали колбасу и сыр, потом налили в стаканы из узкой высокой бутыли и чокнулись…

Я отполз назад, за беседку. Потом встал во весь рост и пулей помчался домой. Ещё несколько минут – и я в своем подъезде. Мне всё ещё было ужасно страшно, но спать хотелось ещё ужаснее. И вот я дома.

Свобода!

31

Я предпочитаю бичевать свою родину, но не обманывать её, – сказал Чаадаев и был объявлен сумасшедшим.

Я вовсе не хочу бичевать своё несчастное отечество, его и без этого мордуют все, кому не лень.

Но как сказать им то, что знаю я? Что открылось не вдруг, но давно, и каждый день приносит всё новые и новые подтверждения моей правоты?

Вот как жить с этим?

Моя главная мысль проста: когда между природой и разумом существует тождество, то мысль становится материальной силой.

Безотрадное зрелище являют у нас умы, в тщете стремящиеся предотвратить катастрофу – ты что, самый умный? Так скажут ему все вокруг и надают радостно пинков. И потом провалятся в тартарары с чувством глубокого морального удовлетворения – никто не самый умный! Все – здесь! Никто не спасся!

И всё же что-то внутри меня щелкает – народ, раз осознавший, что он не в порядке, все-таки найдет в себе силы решить – быть или исчезнуть. И сможет одним актом сознательной воли порвать с ходом ложного развития и сойти с уготованного недобрыми пути!

Час бурного проявления национального чувства настанет. И тогда сойдут с политической сцены глупые и подлые марионетки в лимонных космюмчиках за наш счет, а на смену им придут те, настоящие, которые и приведут народ к процветанию.

Не думайте, я не призываю к революции в обычном кровавом смысле.

Я толкую всего лишь о тех временах, когда каждый из нас задумается хотя бы раз в своей жизни над тем, куда его несет поток событий. И перед злом вырастет преграда! И путь добру очистится!

И в этой новой среде уже невозможно будет вырвать пытливый ум из его естественной среды обитания.

И это вовсе не такая уж невинная штука – бросать камни под ноги мыслящему существу! Хотеть, чтобы он грохнулся, растянувшись во весь свой исполинский рост? И топтать его, чтобы он не смог подняться?

Но вам не убить его! Все ангелы встанут на его защиту! Уязвленный, искалеченный, измученный окружающей его пустотой, он, искатель истины, тайна для самого себя, восстанет из праха и придет к вам – свершить свой суд…

И тогда уж смело можете бояться за свои дешевые продажные шкурки, наглые и глупые пожиратели чужих сердец!

Близится время решительных действий!

– А когда оно придет – это время решительных действий? – спросил Малыш, всё это время внимательно наблюдавший за мною.

– И ты здесь!

Я шлепнул его по основанию хвоста, но так, беззлобно.

– Ты не ответил.