Сердце куклы (СИ)

Последний узел корсета был завязан – какой печальный символизм! Она ведь тоже связана с семарглом – это невозможно отрицать. И пусть с ее стороны, вовсе не любовь удерживает ее, но узы судьбы все равно прочны. Они разорвутся, когда настанет время. Новых узлов уже не будет, а те, что были завязаны прежде, вот-вот разомкнутся.

“Он знает! – вспыхнула в ее голове нежданная догадка, – Разумеется, отрицает, не хочет верить... Но знает, что не сможет меня удержать”.

Девушка повернулась к Охотнику. В ее голове порхало столько мыслей... а в сердце вспыхивало столько чувств, от которых она уже успела отвыкнуть. И это было больно. Преимущества вампирского существования, в котором важнее не человеческие ощущения, а скорее инстинкты, казались теперь еще очевидней.

Глаза Долл, обычно переливающиеся, сверкающие жизнью, сейчас были сероватыми и тусклыми... словно кто-то задул внутренний огонь.

– Вряд ли ты сможешь меня понять, – виновато произнесла она, – но хотя бы попытайся... Я чувствую, что это мое. Пусть я не сразу это осознала, ведь Пробуждение было очень болезненным... Но сейчас я уверена: я хочу быть вампиром.

– Ты говорила, что любишь...

Она резко провела ладонью по лбу, словно проверяя, нет ли у нее жара. Жара не было, но ей уже начинало казаться, что весь окружающий мир плавится в лихорадочном бреду. Да и сама она тоже. Ведь следующие слова, которые сорвались с губ Долл, раньше могли бы быть произнесены, только при температуре выше тридцати девяти градусов... они не были истинны на сто процентов, однако, оказались ближе к правде чем то, что было сказано ранее.

– Это ничего не меняет, – девушка слабо вздохнула: что-то мешало дышать по-настоящему глубоко, будто грудь сдавливал даже не дурацкий корсет, а стальные обручи, – И... если ты сейчас уйдешь – это будет самым правильным...

– Тсс, – теплый палец осторожно скользнул по губам блондинки, – Наше время для расставаний еще не пришло. Пока еще, нет.

– Но... – последовала неуверенная попытка оспорить этот вердикт.

Изумрудные глаза семаргла были полны нечеловеческой печали. Тем не менее, он каким-то чудом отыскал в себе силы улыбнуться.

– Я знаю, о чем ты хочешь сказать, – Антон мягко повторил ее же слова, сказанные только что, – И это ничего не меняет.

Охотник бесшумно вышел из комнаты, дав девушке возможность закончить сборы в одиночестве. Долл растерянно опустилась на пол, не задумываясь о шелковой юбке. Хотелось плакать, безумно, до дрожи. Но плакать о других она не умела – разучилась много лет назад. А лить слезы по себе самой было бы глупо... Ведь для нее все складывалось наилучшим образом...

Почему же ей тогда так плохо?..

***

Разумеется, они опоздали. По лучшим традициям сказок. Разве что туфельку Долл не теряла, хотя про обувь – это отдельная история. Блондинка успела несколько раз проклясть полное отсутствие вкуса (вкупе с чрезмерной практичностью) У Флай. Потому что ее заставили надеть простенькие черные балетки на плоской подошве (хоть не кроссовки, слава Богу! Долл от Охотницы и это могла ожидать), вместо алых лаковых туфель на каблуке. Это было просто возмутительным преступлением против моды! Но, как сказала Флай: “Будучи нежитью ты могла сколько угодно скакать и прыгать на шпильках, изображая из себя героиню комиксов... А вот в нынешнем состоянии эти подвиги тебе вряд ли удастся повторить”. И ведь не поспоришь, черт возьми!

Появление Долл в самый разгар вечеринки, было подобно высадке пришельцев в самом центре Чикаго – незамеченной она не осталась... Ну, конечно, стервозная королева школы вообще являлась персоной, привлекающей внимание. А тут еще и кровавое платье, сокрушающее все традиции Рождественского бала!

Но Долл было не до пристальных (удивленных, шокированных, восторженных, осуждающих – впрочем, последних было немного, в основном преподаватели) взглядов. Антона и его сестру девушка уговорила прийти немного раньше – почему-то ей казалось, что раньше времени им вмешиваться не стоит... Изначально все задумывалось, как игра для двоих. Каин – кукловод. Лера – кукла. Вот только такая роль Долл абсолютно не устраивала, и она была готова бороться и бунтовать, чтобы отстоять свою свободу.

Однако, как бы ей чего-то не хотелось, Каин являлся ее демиургом. Он мог приказывать ей, и только сама Долл решала – подчиниться этим приказаниям, или же хотя бы пытаться сопротивляться. А еще, помимо отношений демиург-сангре, Долл и Первый могли чувствовать присутствие друг друга. И сейчас она, даже не видя вампира, могла знать, что он здесь. Совсем близко.