Сердце льва

— Не волнуйся. Мы внушаем ей, что более благородного правителя, чем ты, нет на свете.

Однако Ричард еще долго не мог успокоиться.

Видя его волнение, Беренгария приводила все новые и новые доводы. Принцесса — еще ребенок и не может представлять собой серьезную угрозу, говорила она. Вдобавок малышка неотлучно находится при ней и Джоанне. И вообще девочка им как сестра. Она никогда не причинит зло человеку, которого они любят. Да и потом принцесса не прикасается к пище, которую подают королю. Так что она при всем желании не могла бы отравить его еду.

Ричард принялся внимательно следить за девочкой и удостоверился, что Беренгария была права: хрупкое дитя неспособно на зло.

— Ты находишь ее красивой? — настороженно спросила Беренгария, внезапно приревновав мужа к принцессе.

— Как тебе сказать… Киприотки не лишены известного обаяния, — неопределенно протянул Ричард, но, покосившись на приунывшую Беренгарию, поспешно добавил: — Хотя с наваррскими красавицами их, конечно, не сравнить.

Ему вдруг стало совестно, что он совсем забросил свою жену.

Услышав комплимент, Беренгария расцвела. Она была нетребовательной женой и радовалась малейшему знаку внимания со стороны мужа.

«А ведь мой брак не так уж и несчастлив», — подумал Ричард, и впервые со дня свадьбы в его душе шевельнулось что-то, похожее на любовь.

«Когда выздоровею, надо будет уделять ей побольше времени, — продолжал размышлять Ричард. — Она неплохая женщина, да и собой недурна».

Ричарду было приятно сознавать, что, когда ему плохо, она всегда готова облегчить его страдания.

Филипп зашел проведать Ричарда и долго стоял возле постели, внимательно вглядываясь в его лицо.

— Мда… — задумчиво протянул французский король, — оказывается, лихорадка хуже злейшего врага. У тебя совсем больной вид, мой дорогой Ричард.

— Это пройдет. — Проклятый климат! И как только туземцы его выносят?

— Наверно, привыкли. Вдобавок у них тут особая одежда, которая защищает тело от солнца и не дает ему перегреться.

— О, как же я ненавижу эту проклятую страну! — страстно вскричал Филипп. — Назойливые мухи, песок, повсюду песок — во всех вещах, в волосах, в еде… А москиты?! Это же настоящая чума! У меня несколько солдат умерло от их укусов. Потом еще пауки… Их укус тоже смертелен. Они выползают из своих укрытий в темноте, когда все спят. Сколько людей пало жертвой этих тарантулов! Правда, мы наконец обнаружили, что они боятся шума, и теперь мои воины устраивают перед сном жуткий тарарам. Но не могут же они бить в барабаны всю ночь напролет! А когда в лагере воцаряется тишина, снова начинается нашествие этих тварей. Я уже не раз подумывал о доме, о моей прекрасной Франции, где никогда не бывает сильной жары и нет этого гадкого песка, пыли, ядовитых пауков… А теперь, когда ты заболел, Ричард, я чувствую, что нам обоим надо возвращаться. Возвращаться как можно скорее, иначе случится непоправимое. Ради Бога, давай уедем отсюда, когда захватим Аккру!

— Но это же будет только начало, — возразил Ричард. — После взятия Аккры нужно идти на Иерусалим.

Филипп сжал кулаки и хотел было возмутиться, но сдержался и, помолчав, тихо произнес:

— Мне больно видеть тебя в столь плачевном состоянии. Тебе необходимо побыстрее попасть в умеренный климат.

— Мы дали обет, Филипп. Не забывай, мы с тобой воины Христовы.

— Я и не забываю. Иначе мы бы не собирались штурмовать Аккру.

— Боюсь, я еще неделю или даже больше буду непригоден к боям. По правде сказать, Филипп, я сейчас даже на ногах не держусь.

— Так тебе и не нужно вставать! Лежи! Я начну штурм без тебя.

— Но, Филипп…

— Да, я знаю, мы собирались брать Аккру сообща. Но пойми, Саладдин спешно вооружается. Он видит, что атака близка, и пытается принять надлежащие меры. Мы не можем больше ждать. Ты и так задержался в пути. Промедление смерти подобно.

Ричард пристально вгляделся в умное, коварное лицо французского короля. Он слишком хорошо знал Филиппа и догадывался, что в глубине души тот лелеет мечту стать единственным королем, завоевавшим Аккру, снискать лавры победителя в одиночку.

Да, они, конечно, любили друг друга, но к этой любви неизменно примешивались зависть и соперничество. Каждый хотел верховодить. Порой даже казалось, что они не друзья, а заклятые враги.

— Ты хочешь почестей только для себя! — взорвался Ричард. — Стяжать всю славу — вот твоя мечта!

— Поправляйся скорее, милый друг, и присоединяйся ко мне. Я буду счастлив, если мы будем сражаться бок о бок. Но медлить больше нельзя. Даже ради тебя, дорогой Ричард, я не могу обречь войско на поражение.

— Я запрещаю тебе начинать штурм без меня! Молчи! Я знаю, ты сейчас примешься напоминать мне, что герцог Нормандский не смеет приказывать своему повелителю.

— А ты скажешь, что английский король равновелик французскому и вправе бросить ему вызов. Давай забудем счеты, Ричард. Я все равно начну штурм, когда сочту нужным. Ты слишком болен и не можешь сражаться, но твои солдаты присоединятся к моим. Не удерживай их. Я твердо намерен занять Аккру в течение ближайших нескольких дней.