Сердце матери

— Химиотерапия не может полностью уничтожить опухоль. В начале ноября, если опухоль уменьшится, мы сможем госпитализировать вас, чтобы приступить к удалению оставшейся ее части.

— Значит, к декабрю я смогу полностью выздороветь?

— Мы на это надеемся.

— Когда мы начинаем?

— Как только решим вопрос с палатой.

— Палатой? Но у меня уже есть палата.

Я понимала, что он говорит о чем-то другом, но, учитывая ситуацию, считала, что имею право немного пошутить… Доктор Пико доброжелательно улыбнулся и терпеливо объяснил:

— Речь идет о пластиковом катетере, который вам введут под кожу, в яремную вену, в области груди. Через него будут делать инъекции.

— А как его вводят?

— Операция продлится не более сорока пяти минут. Вы ничего не почувствуете.

Установка этого проклятого катетера длилась три с половиной часа: моя яремная вена была очень тонкой, поэтому мне сделали укол, чтобы расширить сосуды, и неоднократно пытались установить эту дурацкую треугольную пластмасску. Со временем действие анестезии закончилось, тупая боль пронзила мою грудь и не отпускала до конца операции.

Наконец я вернулась домой. Ноги у меня отекли, спина страшно болела, ведь я несколько часов пролежала на операционном столе. И я была уставшей, такой уставшей…

Я еле нашла в себе силы забрать детей с автобусной остановки после уроков. Увидев повязку у меня на шее и свисающие трубочки, они засыпали меня вопросами:

— Что это за повязка? А что под ней? Тебе больно? Что тебе делали? Ты выздоровела?

И нужно было как-то объяснить Марго, которой исполнилось всего полтора годика, что «мама бобо» и не стоит ее тревожить. Хотя бедняжка не осмеливалась даже подойти ко мне… Я ответила на все вопросы детей. Я никогда не скрывала от них, что у меня рак. Я обо всем рассказала им в тот день, когда у меня в печени обнаружили опухоль. Они и прежде слышали слово «рак» и очень боялись, что я умру.

— Как им заболевают, мама?

— Никто не знает, моя Жужу.

— А у нас он может быть?

— Исключено.

— Но тогда почему это произошло с тобой?

— Это просто невезение.

Чтобы они поняли, что со мной, я взяла из холодильника кусок сыра и разделила его на четыре части.

— Представьте себе, что сыр — это моя печень. Вот эта часть больная, а остальные три — здоровые. Химиотерапия направлена на то, чтобы уменьшить больную часть, после чего можно будет удалить ее остаток.

— А это больно, химиотерапия?

— Нет, я ничего не почувствую. Мне под кожу поставили небольшой пластмассовый треугольник, чтобы безболезненно вводить через него лекарство. Я буду часто ходить в больницу, а возвращаясь, чувствовать себя уставшей.

Жюли, Тибольт и Матье сразу поняли, что время от времени меня не будет дома, но для меня так будет лучше. Они были взволнованы и хотели все знать. Их реакция была гораздо более нормальной, чем Жиля. Когда я только узнала, что больна, он отправился со мной к Кариму, и тот попытался поговорить с ним:

— Жиль, Мари-Лоре следует поберечься. Было бы неплохо, если бы ты помогал жене по дому, поскольку ей желательно не перетруждаться.

— Никаких проблем, буду помогать.

Я до сих пор жду его помощи. Рак ничего не изменил: Жиль по-прежнему ничего не делал. Когда я сказала ему, что опухоль злокачественная, он ограничился словами:

— Черт побери! Не хотел бы я оказаться на твоем месте!

— Спасибо, Жиль. Мне приятно это слышать.

По правде говоря, я была на грани. За два года отношения между нами так и не сдвинулись с мертвой точки: я все так же спала на диване в гостиной, он продолжал ковыряться в своих радиоприемниках и по-прежнему не занимался детьми. Слова доктора Пико подтолкнули меня к решительным действиям:

— Химиотерапия может быть очень утомительной, как морально, так и физически. Именно поэтому приступать к лечению рекомендуется на свежую голову. Постарайтесь как можно меньше переживать и помогайте сами себе.

Было очевидно: прежде чем приступить к химиотерапии, мне следовало расстаться с Жилем. И я приняла решение. Не говоря никому ни слова, я осмотрела несколько домов в окрестностях Пюизо, куда дети ходили в школу и где работал мой врач. На первом этаже дома возле моста через дорогу, как раз напротив бистро, я нашла небольшую квартиру с садом. Подписывая арендный договор, я встретилась с владельцем, и он, узнав о моей болезни, отменил внесение залога:

— Считайте это небольшим вкладом в ваше выздоровление.

Это было щедро с его стороны, поскольку переезд стоил немало денег. Но я могла себе это позволить: семейные пособия почти покрывали арендную плату. У меня было также пособие на отпуск по уходу за ребенком, который я оформила после рождения Марго. В целом, я располагала тысячей евро в месяц, а этого было достаточно. Из Бромея я забрала только стиральную машину и старый буфет, доставшийся мне от отца и принадлежавший еще моей прабабушке. Компьютер я оставила Жилю. Что касается необходимых вещей, то мне помогли друзья. Арендный договор вступал в силу с 1 июня, и я, пока не выселились предыдущие жильцы, поставила холодильник, телевизор, стол и кровати в погреб, а почту распорядилась переправлять на новый адрес.