Сердце на двоих. Теория поцелуя

– Но вы-то… – мой голос задрожал и уже походил на беспомощный писк, – вы же понимаете, что это просто преступление? Фатальная ошибка. К чему столько тяжелых тренировок, все эти нагрузки, ограничения в еде, жесткая дисциплина? Столько лет отдано… – Я всплеснула руками. – Я ведь даже со сверстниками не общалась, потому что было некогда. Как он себе это представляет? Взять и все бросить?

– Просто на время. – Но сочувствие в ее глазах говорило об обратном.

Уж она-то, как человек, потративший столько сил и времени на мое обучение, должна была возмутиться! А вместо этого…

– Вы же понимаете, что это не правда. – Я нагнулась и бросила обратно в рюкзак репетиционное трико, гетры и пуанты. – Он просто никогда не хотел, чтобы мамины деньги уходили на балет. – Сжала в руках чехол с пачкой. – А теперь ее нет. И ничего нет.

– Нана, – женщина поправила очки, подошла и положила руку на мое плечо, – у тебя есть какой-то родственник, который мог бы стать твоим опекуном?

Я тяжело вздохнула.

– Нет.

Тонкие пальцы жалостливо прошлись по моей руке.

– Ты не переживай раньше времени, мы обязательно что-нибудь придумаем. – Она покачала головой. – Нужно посоветоваться со знающими людьми, переговорить еще раз с твоим…

– Но впереди столько репетиций, подготовка к концерту…

– Сейчас нам всем важнее твое эмоциональное состояние.

Я не выдержала:

– Да все нормально с моим состоянием! Просто раньше этот тип вынужден был считаться с моей матерью, а теперь ему не нужно считаться ни с кем! А вы верите всему, что он говорит. Да ему плевать на всех, кроме себя!

– Нана, успокойся.

– Он все, что угодно наплетет, чтобы ему только было выгодно!

– Не кричи, пожалуйста, Нана. – Римма Максимовна отошла на шаг назад.

Я с остервенением затолкала в рюкзак чехол:

– Всем плевать на меня! Всем! Вам, остальным учителям, моим одноклассникам! Плевать, что у меня внутри, главное – показаться сердобольным и заботливым! Так?

Закинув рюкзак за плечи, я понеслась на выход. С желанием выплеснуть все накопившееся за последние два месяца побежала в сторону дома. Он может запретить мне встречаться со сверстниками, может урезать мое содержание, может даже не кормить меня, чтобы было на чем сэкономить, но отнять у меня балет! Это… этого не будет никогда!

Я влетела в дом разъяренной фурией и сразу прошла на кухню. Отчим, тихо напевая себе что-то под нос, раскладывал на столе продукты. Мятая рубашка, широкие и по-стариковски высокие джинсы, гладкая блестящая лысина на макушке, очки на носу и гаденькая ухмылочка. Как же я это все ненавидела!

– А, это ты, – заметил он, бросив лишь мимолетный взгляд, и продолжил разбирать покупки.

– Мне сказали, что ты отказался оплачивать мое обучение в студии! – Выпалила я, задыхаясь.

И крепче сжала руками лямки рюкзака.

– Все верно. – Тот же мурлыкающий беззаботный тон.

– Что это значит?! За что?! В чем я опять провинилась?!

Красиво разложил на столе масло, сыр, сосиски, зелень.

– Со временем ты все поймешь, Наночка. Тебе пора начинать готовиться к поступлению в вуз, чтобы получить нормальную профессию, а не заниматься всякими глупостями. Ты же большая девочка, должна понимать. – Отчим вдруг замер и уставился на мои кроссовки. Кадык нервно задергался. Руки опустились, поправили ремень на брюках. Как раз в том месте, где над ними нависало пышное брюхо. – Это что? – Спросил он уже ледяным тоном.

Не нужно было проходить на кухню в уличной обуви. Плохо, очень плохо. Чревато наказанием.

– Прости, – выдавила я испуганно.

– Убери за собой, дорогая. – Его тон слегка потеплел. – Дома должно быть чисто. – Отчим снова повернулся к пакету с покупками.

– Я… могу оплачивать свое обучение пособием, которое получаю по потере кормильца. – Последняя попытка настоять на своем, последняя капля в котел его нетерпимости.

Мутно-голубые глаза вспыхнули злобой. Спорить с ним всегда было делом опасным и бесполезным.

– Твоя мать оставила после себя только долги! Не хотел говорить, но ты вынуждаешь. Все, что у нас есть, это моя зарплата. Значит, будет так, как я сказал. И если я решил, что тебе лучше будет ближайший год готовиться к выпуску, а не махать ногами, как последней потаскухе, то так и будет, ясно?!

Он вырос передо мной стеной. Я вздрогнула, ощутив, как щиплет ноздри запах его пота и едкого дешевого одеколона. Увидела сжатый в угрозе кулак перед своим носом и зажмурилась.

– Ясно… – Прошептала на выдохе.

И зажмурилась, желая сжаться до размера птички и улететь в форточку.

– Терпеть не могу, когда ты выводишь меня из себя! – Раздались тяжелые шаги. Он отошел. – Чтобы я слышал об этом в последний раз!

Я приоткрыла веки.

– Вот. – Смягчился. – Это тебе. – Достал из пакета пачку гигиенических прокладок и положил на стол прямо передо мной. – Думаю, тебе пригодится. Надеюсь, правильно выбрал.

Я густо покраснела.

Рука не поднялась взять подачку. Карманных денег он мне не давал, а, значит, скопить немного на средства гигиены возможности не было. Но и просить у него деньги на женские принадлежности, объяснять как-то… или тем более, выбирать их вместе с ним в магазине… это просто унижение.