Сердце на ладони

Гукану всегда нравилась предпраздничная суета, ее веселая торжественность. Эти хлопоты, наверное, приносят людям больше удовольствия, чем сам праздник. Он, хозяин, любил в такие дни объехать город, посмотреть на оформление, на елки, поставленные на площадях, в скверах, иногда заглядывал в магазины: как идет торговля? Но ему всегда не хватало времени, он постоянно спешил. Ходил быстро, а больше ездил на машине. А тут вдруг понял, что ему некуда спешить… Он заложил руки за спину, ссутулился больше обычного и зашагал по очищенному от снега тротуару. Но очищенный участок скоро кончился, и как раз там, где было особенно многолюдно, — на подходе к универмагу, пешеходы скользили на неубранном снегу. Семен Парфенович мысленно обругал трест очистки. Сейчас он прпопесочит им мозги! И пошел привычным рабочим шагом. Но тут же опомнился. Зачем? Волноваться из-за какого-то тротуара? Теперь он должен приучить себя ни из-за чего не волноваться и ходить только вот-так, не торопясь. Чтоб ходьба была отдыхом.

Увидев, что все идут с покупками, он вспомнил, как жена дня два назад сказала, будто бы шутя, а может быть, и с некоторой обидой:

«Давно ты, Сеня, не делал мне подарков. Подарил бы что-нибудь к Новому году».

Семену Парфеновичу вдруг захотелось сделать приятное жене, и он пошел в универмаг.

Народу — не пробиться. Уже два письма посылали в Госплан республики насчет ассигнования средств на строительство второго универсального магазина в районе новой застройки. Город растет.

«Посмотрю, как вы будете строить без меня, — подумал он о тех, кто оставался. Но тут же вынужден был признать: — Построят. Теперь легко». Все, что будет делаться без него, казалось ему чрезвычайно легким.

Рост позволял ему разглядывать полки через головы людей. Что купить? Чего у нее нет? Что ей хочется? Он долго ходил из отдела в отдел. Очевидно, кто-то из служащих узнал его, передал директору. Тот выскочил — подвижной, в модном костюме. Гукан хорошо его знал, утверждал назначение на исполкоме, но только теперь заметил, что универмагом заведует такой молодой человек. Это ему почему-то не понравилось.

Директор жаловался:

— Мало товаров, Семен Парфенович. Конец года, фонды выбраны. Не умеем планировать.

— Посоветуйте, что купить в подарок жене.

— Семен Парфенович, — с укором воскликнул директор. — Позвонили бы.

«Подхалим», — подумал Гукан и строго заметил:

— Я этого не люблю.

Однако не отказался зайти в кабинет директора.

— Что бы вы хотели? — спросила товаровед, женщина, от взгляда и улыбки которой становилось светлее в сумрачном кабинете.

«Штат подобрал, собачий сын! Одна в одну!» — все больше и больше раздражался Гукан. Однако женщине ответил с улыбкой:

— Ей-богу, не знаю. На ваш вкус.

— Сколько лет вашей жене? Он вздохнул:

— Пенсионный возраст. Товаровед вежливо потупила глаза.

— Есть чудесные шарфы. Есть венгерские

жакеты. Стопроценрная шерсть.

Гукану хотелось спросить: «А на прилавках они у вас есть?» Но не спросил — теперь ему все равно.

— Дайте шарф. Дайте жакет.

На площади, возле пожарной каланчи, где народу было не так много, с Гуканом поздоровался молодой человек в спортивном костюме. Он стоял с лыжами в руках и разговаривал с девушкой, одетой в красную нейлоновую шубку. Лицо молодого человека очень знакомо, но вспомнить, где и когда он встречался с ним, Семен Парфенович никак не мог. И вдруг через какой-нибудь десяток шагов юноша этот, уже без лыж, догнал его, пошел рядом.

— Не узнаете, товарищ председатель? Кухарев, архитектор. С наступающим Новым годом.

— Спасибо. Вас также.

— Мне хотелось сказать вам, что проект, который я предлагал для застройки Выселок, на конкурсе в Ленинграде получил первую премию.

— Поздравляю.

— Но мне хотелось еще сказать, что вы консерватор. Так расхваливать, потом столько волынить и отклонить…

— Тут уж не моя вина. Ваши коллеги…

— Не валите с больной головы на здоровую.

Гукан остановился, пораженный дерзостью молодого архитектора.

— Молодой человек! Не забывайтесь!..

— Я ничего не забываю. Но желаю вам в новом году больше внимания к людям. И к проектам. Выселки плохо застраиваются. — Юноша отсалютовал левой рукой и пошел обратно к девушке, которая ждала его, держа лыжи.

Даже разговор с Тарасовым, разговор о самом главном — о его дальнейшей судьбе, не подействовал на него так, как этот, казалось бы, случайный эпизод. Разве не звонили ему, бывало, не писали анонимных писем с самыми неприятными пожеланиями? Он не обращал на них внимания. Иногда только покажет в горкоме, в обкоме, покрасуется: «Вот, мол, как сложна моя работа, никому из вас небось не пишут таких писем».

Но выходка этого «творца» в такой день!..

«С Новым годом поздравил… Паршивец! Молокосос! Распустили вас. Ох, распустили!»

До последней минуты в нем жила надежда, что та вина (он не считал ее, как этот «чистоплюй» Тарасов, такой уж тяжкой) будет в какой-то мере уравновешена его заслугами — военными и послевоенными. И вдруг этот тип, недопеченный архитектор, зачеркивает плоды его трудов: «Выселки плохо застраиваются». «Сопляки! Поработайте вы столько, сколько поработал Гукан».