Сердце не камень

Она меня целует. Прямо в губы, лакомка. Она пожирает меня, раздавливая губы, всасывая язык, облизывая десны, затопляя мой рот слюной… Она слишком часто ходит в кино, это не самое лучшее для просвещения в делах любви. Не знаю, доставляет ли это удовольствие ей самой, а я задыхаюсь, я пытаюсь ее оттолкнуть… Но вот, о дрянь такая, она сует руку под одеяло и крепко хватает меня. Слишком крепко, эй, ты делаешь мне больно! После этого я уже не в силах контролировать ситуацию. Ярость похоти опрокидывает доводы рассудка, а я опрокидываю Стефани, срываю с нее свитер, штаны и… ничего, больше нечего срывать, никакого нижнего белья, хитрая девчонка подготовила почву на всякий случай. Она попала в подходящий момент и сумела обратить его в свою пользу…

Я проникаю в нее так, словно взламываю дверь, словно даю кулаком кому-то в морду, словно наказываю порочного ребенка. Я мщу за себя, вот что я делаю. Я действую бешеными толчками, не заботясь о ее наслаждении. Держи, мерзавка! Удивительно то, что она улетает прежде меня, оргазм наивысшего класса, который она переживает с ошеломленным видом, с безумными глазами, стиснув зубы: главное, не показать, не закричать, даже не застонать. Это означало бы подчинение самцу, признание себя побежденной…

А мне ничего не надо доказывать, я проваливаюсь в бездну, трубя так, что стены могут обвалиться. Я стону, я плачу, я изливаюсь в нее целыми струями, еще и еще, вот тебе, вот тебе, все мое тело, обратившись в жидкость, вихрем устремилось в это крошечное, но ненасытное лоно, все мое тело, плоть, кости, мозги…

Когда наконец я снова оказываюсь на земле, мне нечем гордиться. Рухнув на спину, все еще задыхаясь, я всячески проклинаю сам себя. Маленькая рука пробирается по моей груди, как паучок. Я поворачиваю голову к Стефани. Она едва заметно робко улыбается. Проклятая артистка! Теперь будет изображать передо мной девственницу, открывшую для себя любовь. Я ставлю все на свои места:

— Ты меня поимела, да?

— Ты жалеешь?

— Я никогда не жалею. Получил удовольствие без хлопот. Между прочим.

— Мерзавец!

Она плачет. Настоящие слезы, право слово. Я не могу выносить вида плачущей женщины. А сикушки тем более. Впечатление такое, как будто плачет моя собственная дочка. Я обнимаю ее за девчоночьи плечи.

— Прости. Я вел себя как скотина. У нас было плохое начало.

Она всхлипывает и с надеждой спрашивает:

— Это значит, что мы будем продолжать?

— Нет, Стефани. Остановимся на этом.

Она усаживается на меня и колотит меня в грудь своими маленькими жесткими кулачками. Ее маленькие груди подпрыгивают в такт.

— Почему? Почему? Может, было плохо? Для меня это… Это была фантастика. И для тебя тоже, я заметила. Тогда почему? Почему Лизон и все другие, а не я?

— Как раз из-за Лизон. Ты знаешь.

— Ты дурак.

— Согласен. Но что с этим сделаешь? Такой уж я.

Я потягиваюсь. Встаю. Она спрашивает меня:

— Ты уходишь?

— Да. Надо сдать работу.

— Суччивору?

— Тебе это известно?

— Лизон.

— Разумеется, Лизон. Она тебе все рассказывает.

— Не все. Что не рассказывает, о том я сама догадываюсь.

— Ну ладно, я сейчас позавтракаю, умоюсь, побреюсь и в путь. Есть

— хочешь?

— Нет. Я встала очень рано. Только чашку кофе, если можно.

— Хорошо.

Иду в кухоньку ставить воду на огонь. Мой кофе — это "Нескафе" или любой другой сорт растворимого кофе того же типа. Я не вижу смысла осложнять себе жизнь дурацкими машинами, сверкающими хромом и набитыми автоматикой, которые в конце концов оставляют тебе грязный фильтр, полный отвратительной гущи, и все это приходится чистить. Лишь бы пахло кофе и подстегнуло для начала, мне вполне этого хватает.

Я приношу полные чашки и две тартинки с маслом для себя. Стефани пьет, смакуя маленькими глоточками. Она все еще обнажена. Ее кокетливые маленькие грудки китаянки притягивают мой взгляд. Лучше мне держаться на расстоянии от искушения. Изображая маленькую избалованную девочку, она говорит мне, подняв голову над своей чашкой:

— Эмманюэль?

— Да?

— Мне хочется остаться в постели. В ней пахнет тобой. Могу я по­спать немного в твоем запахе? В этом ведь нет ничего плохого?

— Ну…

— А потом принять ванну. Может, ты разрешишь мне остаться здесь? Я уйду после обеда, у меня уроки.

Мне это не очень нравится. Мой дом — это моя берлога. Но мне уже так надоело ей отказывать во всем, что я смягчаюсь.

— Ладно. Оставайся сколько захочешь. Знаешь, куда положить ключ?

— Да. Лизон сказала мне.

Я должен был сам догадаться!