Сердце ночи

Врану, брату названому, Игнат тоже сделал приятное, построил на небольшом отдалении башню – высокую, узкую, с окнами-бойницами и продуваемой всеми ветрами смотровой площадкой. И вот эта башня в воде отражалась такой, какой и была в жизни. Может, оттого, что и в жизни оказалась уродлива и страшна. И рядом с роскошным дворцом она смотрелась дико. И архитектор, которого выписали из Женевы и который за все отвечал, долго и тщетно уговаривал Игната построить что-нибудь более изящное, более соответствующее первоначальному плану. Но башня нравилась Врану, а перечить Врану Игнат или не хотел, или боялся. Так она и торчала на самом краю пруда, острым, как птичий клюв, шпилем вспарывая неосторожные облака. Облака висели над ней всегда, даже в самый солнечный день, и стены ее всегда были сырыми, а от того еще более черными. А жизненные силы, те редкие серебряные нити, что еще оставались в этом двуличном месте, ушли, истаяли под напором зла в тот самый день, когда дом принял своих жильцов.

Это был погожий июльский денек. И белогривые арабские скакуны неслись по лесной дороге весело, во весь опор. И доносился из золоченого, на заказ сделанного экипажа звонкий смех Оксаны Сергеевны и Настены. Игнат до поры не показывал дом ни любимой жене, ни любимой сестрице, хотел, чтобы удался сюрприз, чтобы ахнули его девочки.

Он так Степану и сказал: