Сердце Пандоры

Когда возвращаемся домой, Полина почти сразу прячется в детской. Именно прячется, потому что без преувеличения бежит по лестнице, прижимая к себе ребенка так крепко, будто Доминику нужно защищать даже от меня, его отца. Меня это злит, но эту злость можно понять и проглотить.

Зато теперь я точно знаю: под непробиваемой скорлупой в Полине прячется совершенно беззащитная ранимая плакса. И это совсем не напускное, это — она настоящая. Напускной она была в тот день, когда мы скрепили сделку безвкусным механическим сексом. И до появления сына такая она меня полностью устраивала. А теперь мне, как любопытному ребенку, хочется разобрать сломанную куклу на кусочки, рассмотреть, как она устроена, и почему вдруг безупречный механизм ее самозащиты дал сбой.

Мы в сущности очень похожи, поэтому я так хорошо ее понимаю — мы используем одинаковые способы защиты от внешнего мира.

Весь вечер по всем новостным каналам рассказывают, что ожидается чуть ли не буря столетия, громко вещают о штормовом предупреждении и рекомендуют не покидать дом без острой необходимости. И около полуночи начинается настоящая вакханалия природы. Молнии как будто все над моим домом, громыхает так, что даже непрошибаемый Ватсон ходит за мной по пятам и припадает на задние лапы, когда тишину разрывает угрожающий треск.

А мой сын спит в кровати, как будто ему и дела нет до всего вокруг, но даже во сне крепко хватает меня за палец, когда вкладываю его в маленькую ладонь. Это что-то вроде моего личного ритуала: мой Додо должен знать, что у него всегда будет поддержка.

Меня тянет улыбаться, когда замечаю несколько кресел-мешков и теплый плед. Полина знает, что я люблю валяться на полу, беспокоится, чтобы моей заднице было комфортно. Мне в принципе по фигу, я с детства привык спать даже на голых досках в доме без отопления, а у Доминика просто райские хоромы — пол с подогревом и мягкое покрытие.

Укладываюсь на спину, сворачиваю плед валиком и устраиваю на него голову. Проверяю телефон: секретарша весь вечер шлет сообщения, но пока это просто заметки без конкретики.

В детской особенная атмосфера умиротворения, наверное, поэтому я начинаю дремать даже под почти непрерывный вой и грохот за окнами. Но вскидываюсь, когда слышу, как в своей комнате кричит Полина. Встряхиваюсь, как пес, чтобы сбросить сон, но не успеваю ничего сделать — дверь открывается, и Полина тонкой тенью переступает порог. Она в коротенькой шелковой ночнушке на тонких бретелях, и вчерашние синяки потемнели еще больше.

— Доминик спит, — говорю я, когда Полина бросается к кроватке.

Конечно, она все равно перепроверяет и заодно поправляет одеяльце.

Потом неуверенно смотрит в мою сторону. Могу даже прочесть ее мысли: если бы меня здесь не было, она бы заняла вакантное место на полу. Но ей-то зачем? Ладно я — моя комната в другом конце коридора, но ведь у Полины под носом удобная кровать.

— Мне ведь нельзя в твою постель, да? — горько интересуется она. Это и не вопрос даже, просто констатация факта с предпосылкой на мое «да» в котором она уверена наперед.

— В мою постель нет, нельзя.

Она трясет головой и буквально у меня на глазах по кусочкам собирает свою скорлупу. Шагает к дери, словно заводная игрушка. У меня нет и тени сомнения, что эта граница между нами только на пользу, потому что, когда деловая сделка превращается в не деловой трах — это уже не бизнес, а порнуха с самым высоким возрастным ограничением.

Я это прекрасно понимаю. Трезво и ясно, как никогда в жизни.

Но все же.

— Это ведь не моя постель, Полина.

Она как будто ждала именно этих слов: поворачивается и на цыпочках бежит ко мне. Хочу подвинуться, но Полина перебрасывает ногу и укладывается сверху. Ее так мало, что это почти неприлично — у меня даже грудь не давит от ее веса.

Несколько минут мы лежим в полной тишине. Полина не дрожит даже когда молния заглядывает в окно, на миг освещая комнату почти как днем.

— Ты защитишь меня? — вдруг спрашивает она.

Наверняка даже не догадывается, как по-детски глупо звучит ее вопрос. И еще до того, как задать его, перебрала все мои возможные ответы, прикинула риски. А на самом деле ответ может быть только один, и он совсем не «от кого?», «как?» и «зачем?».

— Да, Полина, всегда и ото всех. — Потому что она в моей жизни все равно номер один, даже если мы никогда не выйдем за рамки партнерских отношений.

Она приподнимается на руках — и ее волосы укрывают наши лица, словно дорогой балдахин. Не успеваю подумать, что так даже лучше, как она откидывает волосы набок и перекладывает ладони по обе стороны моей головы.

— Хочу на тебя смотреть.

— Я так сильно изменился? — Ирония — моя броня.

— Нет. — Полина наклоняется ниже и нарочно дышит на мои губы. — Это я научилась смотреть.

Я фантазировал о ее губах всю ночь. И это точно не были мысли «ниже пояса». Просто думал о том, что даже на моей шее они чувствовались мягкими и жалящими одновременно, требовательными и горячими. Даже удивился, когда утром не нашел ни одного следа — кожа адски горела, и жжет до сих пор.