Машина ныряет в какой-то совершенно темный закоулок, мир за окнами гаснет, оставляя лишь полутона наших рваных вздохов, короткие крики Полины, когда я прикусываю кожу у нее на плече, и дальше — оставляя нарочитую дорожку следов до самой лопатки. Она как будто становится картой, которую помечаю пунктирами своего желания. В темноте, под полуприкрытыми веками — две бесконечности, в которые меня затягивает. В ее глубине нечем дышать, но я должен утонуть, чтобы возродиться для чего-то нового.
И, хоть это звучит абсурдно, я должен утянуть ее следом.
В нашу новую жизнь.
Машина выныривает на дорогу, и мы синхронно вздрагивает от внезапно слепящих ночных огней. Кажется, промахиваемся — и на пустом перекресте пролетаем на «красный». Полина ведет плечами, разочарованно стонет, когда понимает, что без моей помощи ей не избавиться от платья.
— Не шевелись, — предупреждаю я. Жду и подсказываю: — Скажи, что поняла?
— Да, да… — сиплым дыханием мне в шею, с каким-то остервенением прикусывая ворот рубашки.
Я нехотя отпускаю ее бедра, кончиками пальцев веду по рукам, задерживаясь в ямках на локтях, не без довольной ухмылки чувствуя мурашки на коже. У нее очень узкие плечи и маленькая спина, и когда я тяну ткань вниз, Полина немного отстраняется, чтобы показать адски длинную дорожку крючков на спине.
— Ты издеваешься? — Я поддеваю пальцами первый крючок. Сползаю взглядом ниже и вдруг понимаю, что эта «мученическая тропа» идет до самого копчика. Теперь понятно, почему наряд сидит на ней, как влитой.
— Это тебе наказание, — без тени кокетства, одной лишь злостью неудовлетворенной женщины сознается Полина. — Порвешь — и Даниэла тебя проклянет.
Я даже не пытаюсь вспомнить, кто такая Даниэла, хоть имя слишком редкое, чтобы краешек сознанием не подцепил его недавнее присутствие в моей жизни.
Мне хочется его порвать, и я знаю, что примерно такое развитие события входит в ее коварный план, но сегодня вести и забивать мяч буду я, даже если ради этого Полину придется связать. В конце концов, нам ехать еще минут двадцать, и у меня в руках все средства, чтобы показать ей, каким бесконечно длинным может быть это время.
Мои пальцы не дрожат, когда я медленно, нарочно скупо дозируя каждое движение, расстегиваю второй крючок. И еще парочку следом, пока до Полины, наконец, не начинает доходить, как опрометчиво было меня дразнить. У меня впервые в жизни настолько полная жопа с самоконтролем, но я продолжаю лениво «вскрывать» ее наряд, наслаждаясь тем, как на свет божий появляется кружевная дорожка телесного бюстгальтера, а вслед за ней — идеально ровный желоб позвоночника.
В последний момент замечаю, как она — вряд ли осознавая свои действия — ведет ладонью по обнаженному бедру, сворачивает к развилке между ногами.
— Или твои руки, Полина, или мои.
Она разочарованно скрипит зубами и в отместку что есть силы всаживает ногти мне в икры. Я проглатываю инстинктивную злость и шепчу ей на ухо:
— Я еще только на половине пути, Полина. Сделай так еще раз — я пойду обратно.
Кажется, она предлагает мне пойти в задницу: шелест ее голоса гаснет в шуме из ночного клуба, мимо которого мы проезжаем. Но за терпение Полина определенно заслужила награду: я стягиваю ткань с ее плеч: подцепляю пальцами вместе с бретелями, оставляя ключицы идеально обнаженными.
Мы сворачиваем на уже хорошо знакомую мне дорогу, водитель дает по газам — и Полина вжимается в меня спиной. Мои руки уползают ей на живот, и она втягивает его с голодным вздохом. Поглаживаю пульсирующую впадину, пока губы не находят ее ухо.
— Обопрись о мои колени.
Она подается вперед, цепляется в мои коленные чашечки, открывая мне совершенно невероятный вид на ее спину. Я хочу быть медленнее, но пальцы сами не слишком аккуратно вырывают некоторые крючки по живому. Слышу ее хриплый довольный смешок и даю себе обещание обязательно припомнить его уже в спальне.
Я притормаживаю в самый последний момент, когда ткань уже гостеприимно распахнута до самого копчика. Там лишь тонкая полоска кружев. Очень надеюсь, что эта дрянь хорошо рвется, потому что мне вряд ли хватит терпения возиться еще и с ними.
Машина влетает во внутренний двор нашего дома, притормаживает у порога — и Полина, словно поймав второе дыхание, выскользнет первой. Когда выхожу следом, чувствую себя неуклюжим бараном. Она уже на крыльце: бросает обжигающе жадный взгляд через спину. Неуловимое движение — и платье вместе с бюстгальтером просто опадает к ее ногам. Где-то здесь я пропускаю не меньше десятка ударов сердца, потому что она стоит за завесой дождя, стекающего с козырька бурными потоками, и это зрелище способно даже меня, взрослого и непрошибаемого, превратить в подростка в пик гормонального всплеска.
— Чулки тоже оставь, — говорю я, уверенным шагом сокращая расстояние между нами.
Рывком на себя, так, что Полина задыхается, обожженная моим желанием обладать.