Сердце пяти миров (СИ)

Шербера услышала свой собственный громкий вздох, когда прохладный воздух коснулся соска и заставил его затвердеть.

— Сейчас я снова коснусь тебя, — сказал Фир мягко, и почти тут же его губы сомкнулись на другом соске, и Шербера вцепилась пальцами в шухир и зашептала «Фир, я…», сама не зная, что хотела сказать.

— Ты, Шербера, — прошептал он, обводя языком напряженный пик, ударяя в самую его вершинку, и снова обводя. — Ты.

Фир втянул в рот сосок, и Шербера вцепилась в его темные волосы, уже готовая просить остановиться… но ее тело вдруг подалось, выгнулось навстречу его губам, прося о большем. Ей было больно… но это была какая-то странная, приятная боль, и она пронеслась по ее телу и отдалась глубокой пульсацией где-то между ног, заставив ее дыхание сорваться

Рука Фира опустилась вниз, к завиткам волос, прикрывающим вход в ее естество, и Шербера неосознанно сжала бедра, когда перед глазами вспыхнули картины прошлого.

Сейчас он попытается засунуть в нее сразу три или четыре пальца, рыча от похоти и пытаясь растянуть ее, чтобы она почувствовала боль. А потом он ударит ее — «сухая, как пустыня, никчемное, бесполезное создание» и все-таки навалится сверху, разрывая ее изнутри и…

Это не Сайам. Это не они. Это не они.

Фир отстранился и посмотрел на нее, и она поняла, что он почувствовала ее страх.

— Фир…

— Сейчас я снова поцелую тебя, Шербера, — сказал он чуть охрипшим от возбуждения голосом, и она кивнула. — Я не сделаю тебе больно. Я обещаю.

— Я верю тебе, — прошептала она.

Фир накрыл своими губами ее губы, и теперь она встретила этот поцелуй гораздо увереннее, чем в первый раз. И когда, приоткрыв рот для следующего вдоха, который вдруг оказался почти болезненным из-за горячего твердого тела, накрывшего ее тело, она ощутила осторожное движение его языка, то не отстранилась. Позволила ему коснуться ее языка и даже робко ответила на это прикосновение, исторгнув из груди Фира короткий стон.

— Шербера, — выдохнул он ей в губы и поцеловал ее снова, зарываясь рукой в ее разметавшиеся по шухиру волосы. — Я не причиню тебе боли. Я просто хочу тебя коснуться.

Он спустился к ее шее, легко поцеловал след веревки, уже ставший ярко-розовым вместо фиолетового, каким был утром, и снова коснулся языком ее груди. И еще, и еще, и еще. Он терзал языком ее грудь, и ей было все тяжелее дышать, тяжелее думать, тяжелее бояться. И ее бедра словно сами разошлись и сжались, и из груди вырвался легкий стон, и Фир прошептал что-то на языке, которого она не знала, и на мгновение сжал ее грудь рукой, чтобы тут же отпустить, пока ей не стало больно.

Но ей уже было больно. Между ног стало горячо и как будто тяжело, и когда его пальцы снова приблизились к этому месту, она почти неосознанно подалась навстречу.

— Сейчас я коснусь тебя там, Шербера…

Она охнула, когда его огрубевший от оружия палец задел какой-то чувствительный, странно набухший узелок — совсем легко, едва похоже на настоящее прикосновение, но которое отозвалось в ней новой волной этой приятной боли, которую она уже знала. Почти тут же язык ударил в самый кончик ее соска, и Шербера схватила Фира за волосы, когда пронзившая ее молния прочертила свой путь по ее телу и ударила туда, где только что был его палец.

— Фир!

— Тебе больно? — казалось, каждое слово дается ему с трудом. Она чувствовала прикосновение его твердой плоти к своему бедру, она знала, что он полон желания — но все же сдерживается, — и она не понимала, почему, потому что раньше, еще два дня назад, никто из ее спутников не стал бы сдерживать свою похоть так долго.

— Нет… — вымолвила еле слышно, потому что его рука снова оказалась вдруг так близко… почти коснулась… — Нет…

Но она сама не знала, что «нет».

Шербера сжала зубы и выгнулась, когда кончик пальца снова задел этот чувствительный узелок… и на этот раз он никуда не делся, а остался там, спустился чуть ниже и сразу же вернулся, потирая, кружа, наполняя ее странными ощущениями, заставляющими мир темнеть, а звуки — замирать где-то вдали.

— Инифри, — всхлипнула она.

Ее бедра словно зажили собственной жизнью под прикосновением этого пальца, они сжимались и дергались, и Фир застонал ей в грудь, не прекращая касаться ее, не прекращая мучить ее этой странной пыткой, заставляющей ее сердце замирать, а дыхание — вырываться из груди тяжелыми резкими всхлипами.

— Проклятье Инифри, Шербера, я теряю разум, я…

— Карос каросе! — раздался с той стороны палатки голос, и они оба замерли в свете факелов, тяжело дыша и глядя друг на друга. — Карос каросе!

Фир отпустил ее и вскочил на ноги в мгновение ока, когда кто-то потеребил полог палатки, прося разрешения войти.

Шербера не ждала, что он прикажет ей прикрыть наготу, ведь Сайам и остальные не приказывали, но он неожиданно поднял с пола и подал ей покрывало, хотя сам остался совершенно обнаженным.

— Войди.

Подобострастно склонивший голову юноша был ей не знаком, но Шербера определенно слышала его голос раньше, в палатке фрейле. Он уставился на ее шрамы и синяки, на ее лицо, наверняка покрытое румянцем, на ее разметавшиеся по плечам волосы…