Это было ужасно. Смотреть в его глаза, жаждущие ответа. Казалось, он сейчас взорвётся от ожидания. Его потряхивало, как одержимого. В его глазах вспыхивало неистовое пламя, которое поглощало мои мысли. Это пламя росло и заполняло пространство вокруг. И в какой-то момент окружило меня со всех сторон. Я стояла в огненном круге, и отовсюду доносились голоса:
Клятва нерушима… клятва священна… помни о клятве…
Связанные огнём… связанные огнём… связанные огнём!
— Ответь мне! — разорвал этот хор, голос Октября, вернув меня в комнату из неизвестности.
— Я не знаю! — выпалила я в сердцах, не выдержав давления.
Он как громом пораженный, застыл. Глаза его потухли, как догоревшие угли. Руки отпустили меня. Стало так холодно.
— Октябрь, я не знаю, — тише прошептала я.
— Как же так, любовь моя? Твоё сердце молчит ко мне? — спросил он, и в глазах его мелькнул умирающий огонёк. Я готова была провалиться сквозь землю, но язык не поворачивается солгать о том, чего я сказать не могу.
— Как раз не молчит. Я не знаю, как тебе объяснить всё что испытываю, — протянула руку вперёд, чтобы дотронуться до его лица, но он остановил её, что у меня от этого жеста чуть не остановилось сердце.
Он смерил меня взглядом, а затем медленно приложил мою руку к своей щеке, и закрыл глаза. Его лицо стало таким белым и холодным, что я не на шутку испугалась. Но губы его зашевелились, тихо сказав:
— Я люблю тебя, Аделина. Моё сердце принадлежит тебе. Ты говоришь, что не знаешь. Но, твоё сердце не может ошибаться. Ты знаешь правду. Так почему же не сказать её, пока не поздно?
Его глаза распахнулись. В них было море эмоций. Он был на пределе, я это чувствовала, но всё равно была не в силах признаться во всём. Мне казалось, он погибнет от этой правды. А этого я допустить не могла. Но и лгать мне не давал внутренний голос. Это был сложный момент, и даже страшный, потому что он многое решал.
— Ты мне очень дорог, Октябрь, — начала я, стараясь подбирать правильные слова, но что-то пошло не так.
Я ощутила, как внезапно надломилась наша связь. Он погас. Глаза его стали темными и печальными, такая глубина в них была бесконечная, что кажется, я услышала внутренний вой. Тревожный вой, который стал реальным. Внезапно возникший в комнате ветер растрепал мои волосы. Волшебные огоньки, освещавшие её, боролись со стихией, отважно мерцая и проигрывая разбушевавшейся стихии.
— Должен остаться один из нас, — сказал он, и скрывшись в вихре, исчез из поля зрения.
— Октябрь! Октябрь! Октябрь… — звала я, много раз, но всё тщетно.
Дрожа от эмоций, выбежала за дверь, не понимая куда бежать, чтобы позвать кого-нибудь. Сообщить о случившемся. Тут был длинный коридор по обе стороны.
— Исгерфер! Айталлири! На помощь, кто-нибудь! — что есть сил, крикнула я, сползая по стене.
Коридор танцевал перед глазами, ноги не слушались. Кто-то подхватил меня под локоть, а затем и вовсе на руки. В ушах стоял шипящий шум. А затем показалось взволнованное лицо Исгерфера.
— Что такое? Что произошло? — усаживая меня на диван, вопрошал он.
Я быстро рассказала ему всё, и он, взяв меня за руку, повёл по коридору в зал, где сидели трое из братьев.
— Парни, у нас проблема! — воскликнул он.
— Орголиус?! — вскочив с места, крикнул Июль.
— Нет, Октябрь! — ответил Исгерфер, всё ещё держа меня за руку и усаживая как немощную на диван.
Апрель, Январь и Июль, внимательно смотрели на нас. Я рассказала им о случившемся, пока их брови удивлённо поднимались, а затем хмуро опускались.
— Проклятье! — ударив кулаком по столу, воскликнул Июль, когда я закончила.
— Он отправился один. Ему одному не справиться, — хмуро прокомментировал Январь, потирая подбородок.
— Нужно сообщить братьям, — откликнулся Апрель и ушёл с тревогой в глазах.
— Где Гелиодор? Нужно срочно его найти, — сказал Январь.
— Сейчас найдём, — ответил Исгерфер и исчез, оставив меня наедине с братьями-месяцами.
— Он обезумел. Это же самоубийство! — яростно расхаживая туда-сюда, восклицал Июль, бросая на меня странные взгляды.
Только этого не хватало.
— Ты считаешь, что это я виновата? — не выдержав, спросила его прямо.
Он остановился, и не сводя с меня глаз несколько мгновений, отрицательно мотнул головой. Ничего не сказал. Но его глаза сказали больше. Он винил меня.
— Нужно опередить его. Пока не поздно, — сказал Январь, и взмахнув плащом, исчез.
— Что же ты наделала, — покачал головой Июль, когда мы остались одни в зале.
— Я… почему ты винишь меня? — чуть ли не задыхаясь, спросила его.
— Потому что ты не сказала сразу. Мы всё поняли, как только увидели эти знаки. Ты не призналась. Это бесчестно, лгать в глаза тому, кто готов за тебя жизнь отдать. Он погибнет за тебя, потому что не готов делить тебя с ним!
Это звучало так жестоко. Его слова, как острый меч, как ядовитая стрела, попали точно в душу, в самое сердце. Что я не помня себя вскочила с места и крикнула ему: