Желание выжить и долг спасти от смерти другого человека, будят в организме резервные силы, и годы отступают в панике, оставляя хозяину сведенные судорогой мышцы и боль в суставах. В общем, было не до того, чтобы вспоминать дату рождения, изумляться и кряхтеть! Он бежал, как в последний раз, и хотя, говоря откровенно, Рувим далеко не впервые за свою яркую и полную разнообразных опасностей жизнь прощался с миром, именно у этого раза было 99 шансов из 100 оказаться последним.
Арин уже не надо было тащить за собой. Она растерялась только на первые несколько секунд, а сейчас прекрасно понимала, что и как надо делать. Ей просто было очень страшно, а страх — не самый худший из стимуляторов. Именно страх зачастую спасает людям жизнь.
Теперь они с профессором бежали рядом, мчались изо всех сил. А за ними пер бешеным носорогом, мчался по сужающейся улочке несуразный черный автомобиль, плюющий в затылки беглецов ненавистью и свинцом. И некуда было свернуть, и черное прямоугольное рыло вдруг оказалось в пяти шагах за их спинами. Рык мотора бил по ушам, клокотал настроенный в дорогом тюнинговом ателье глушитель.
Еще один неудачливый прохожий завертелся в воздухе, подброшенный страшным ударом, двое отлетело в сторону, словно кегли. «Гелендваген» подцепил на бампер, словно бык на рога, очередную конструкцию из тоненьких досточек, железа и ткани, и, толкая перед собой обломки и обрывки, запрыгал по низким ступенькам.
Еще секунда — и массивное рыло с трехлучевой звездой на решетке врежется в спины беглецов, подомнет тела, швырнет под рубчатые шины, сломает, перемелет, разжует!
За миг до того, как черная морда коснулась их костей и плоти, Рувим одним рывком втиснул Арин в узчайший проход, втиснулся туда сам, царапая бока и плечи шершавыми камнями. Смерть пронеслась мимо, обдав их смрадным выхлопом, высекая клыками снопы искр из старых стен города.
— Назад! — крикнул профессор, но крика не вышло, вышел сип, с трудом прорвавшийся через высохшие до шершавости связки.
«Гелендваген» заскрипел тормозами. Развернуться джип не мог никоим образом, даже открыть обе дверцы сразу было бы невыполнимым желанием — слишком уж узка была улочка, по которой мчались беглецы. И тогда водитель принял единственно правильное решение: «мерседес» рванул за беглецами задним ходом. Низкорослый перебрался на заднее сидение и, выбив стекло на двери багажника, начал стрельбу из узкой бойницы между кузовом и чехлом запасного колеса. Машину нещадно швыряло на обломках разгромленных лавок, пули летели в белый свет.
Беглецы нырнули в распахнутые двери какой-то харчевни, пронеслись сквозь опустевший обеденный зал, кухоньку и выскочили на соседнюю улицу. По ней тоже бежали недолго — узкий проход между двумя домами, крутая лесенка с вытертыми временем каменными ступенями, висящее на веревках белье, мусорные баки, шмыгнувшие во все стороны худые коты, переулок…
Сзади ударили несколько автоматов. Рувим различил в грохоте выстрелов рявканье штурмовых ружей и треск полицейских «узи», и тут же без сил сполз по стене, больно ударившись простреленной ягодицей о каменную мостовую.
— А вот и кавалерия… — прохрипел он, задыхаясь, — подоспела…
Арин упала рядом с ним. На блестящем от пота, покрасневшем лице алела новая царапина, пересекавшая левую щеку.
— Живая? — выдавил из себя Рувим.
Девушка кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она дышала, словно только что закончивший дистанцию стайер.
В нескольких сотнях метров от них опять загрохотали очереди, а потом наступила тишина.
Они сидели в двух шагах от входа в небольшой фруктовый магазинчик, из дверей которого то и дело выглядывал испуганный канонадой до смерти хозяин. В лавке бубнил телевизор, по традиции висящий рядом с кассой.
На этот раз диктор говорил на иврите (Еврейский квартал, все же, подумал Рувим), вещал что-то горячо, взволнованно — впрочем к такой подаче зрители давно привыкли. Здесь все делалось эмоционально. Трудно было представить себе, что начнется в эфире минут через двадцать, когда в Старый город приедут корреспонденты всех основных телеканалов. Говорили о теракте в Эйлате, потом о том, как идет расследование…
— Не может быть! — Кац вскочил, но тут же потерял равновесие, снова ударился многострадальным задом о брусчатку, стал на четвереньки и кинулся ко входу в магазинчик, чтобы лучше слышать слова диктора.
Испуганный хозяин метнулся прочь от бегущего на него профессора, как кот из мусорного бака, разве что без страшного мяуканья.