Сердце просит счастья

– Да ничего особенного, простое мужское становление во дворе и коллективе ровесников и парней постарше. У меня же школьные годы в основном в девяностые проходили. Дом в центре, рядом два крутых кабака открыли, район и сам по себе исторически бандитский, а тут такое началось. А мы, пацаны, на все это смотрели: малиновые пиджаки, обвес голдья, «бээмвухи», пушки на ремнях, крутые ребята. Несколько раз в перестрелки реальные попадали, даже слышали, как пули свистят у головы. Братки-то эти без башки палили почем зря, где приспичит. Ну и нас коснулась бандитская романтика. Поперли в спортсекции единоборствами заниматься, тогда это в самом тренде было, ну и дрались, как зверьки, чуть не насмерть с пацанами из другого района или конкурирующих дворовых компаний, с борзыми в школе и около нее. А я еще и из-за девчонки одной. Она красотка наша школьная была, с норовом, а папаша у нее из приватизаторов народного добра, резко ставший богатеем. Ко мне она снизошла и вроде как принимала мои ухаживания, но из-за нее мне приходилось чуть ли не каждый день махаться. Получал тогда по полной, иногда еле домой приползал весь в кровавой юшке, – он покрутил головой, посмеиваясь и вспоминая особо яркие эпизоды. Мама в панику, давай плакать, а отец спрашивал: «Только тебе досталось или и им навалять успел?» Успел, говорю, не хуже моего сопли размазывают. Он маме: не причитай, Лара, у парня мужское становление идет. А мама все боялась, что плохо кончится это мужское становление. Обошлось. Но дрался я тогда постоянно, причем всерьез. Послал я эту красавицу месяца через три, тем более дальше поцелуев она двигаться отказывалась. Но и без ее почитателей оказалось, что желающих биться за авторитет хватало. Школу бойцовскую суровую прошел. А в институт поступил – уже не до подростковых разборок стало.

– А дальше, значит, приличная жизнь началась?

– В общем и целом да. Но пару раз помахаться всерьез пришлось, когда на завод приехал работать после института. Завод на Урале, градообразующее предприятие, население в основном суровый рабочий народ, а тут такой московский гоголь нарисовался, к которому сразу же девки местные со своим интересом побежали. Пришлось пару раз серьезно побиться с группой товарищей. Пригодилась дворовая школа выживания. Но быстро отстали, предприятие-то режимное, закрытое, там свои правила и законы, служба безопасности зачинщикам предупреждение вынесла, а это потеря работы. Да и мне на вид поставили, пришлось с ребятками договариваться как-то по-другому.

– Но девушки от этого бегать за тобой не перестали? – усмехнулась Мира.

– А чего бы им переставать? – поддержал Андрей ее настроение и, в свою очередь, поинтересовался: – Я вот хотел спросить, что за беда с тобой приключилась тогда в детстве, что привела к потере голоса и его мутации? – И тут же смягчил вопрос: – Или тебе трудно об этом говорить?

– Ну-у, – призналась Мира, – воспоминание, конечно, тяжелое, но я давно справилась с последствиями, как физическими, так и психологическими, – и посмотрела на него интригующе. – Я, в отличие от тебя, не была хорошей девочкой. Вернее, была совсем нехорошей девочкой, – придвинулась к нему поближе, наклонилась и, изменив голос на низкий, эротично-порочный, уточнила: – Очень-очень плохой девочкой.

Выпрямилась, рассмеялась, увидев, как изменилось выражение его лица и… И рассказала о своем подростковом бунте и его трагическом завершении.

И когда она закончила свой рассказ, Барташов, покачав пораженно головой, подытожил услышанное:

– Значит, ты у нас была маленькой бандиткой?

– Не бандиткой и не малолетней преступницей, а трудным подростком, – внесла поправку Мира и изобразила раскаявшуюся невинность.

– Очень, видимо, трудным, – усмехнулся Барташов и констатировал: – Загадочная ты личность, Мира Олеговна. Очаровательная, таинственная девушка, – и вздохнул. – Убойная смесь.

И протянул ей руку.

И что-то сразу же изменилось вокруг них – сама атмосфера легкого, ироничного разговора словно переключилась в один миг, настраиваясь совсем на иные потоки и смыслы. Мира посмотрела Андрею в глаза и вложила свою ладонь в его ожидающую руку.

И шагнула к нему, еще в движении, сразу же, попадая в его раскрытые объятия и в его поцелуй. Прервав который он подхватил ее на руки и понес в спальню на кровать.

В этот раз они ласкали друг друга долго, нежно, познавая всеми чувствами, запоминая кончиками пальцев и горящими ладонями, губами. Подводили к самому краю, останавливались, остывали и начинали сначала.

А когда Андрей соединил их тела, медленно войдя в нее, оба задохнулись от невероятной чувствительности…

На этот раз не случилось никаких странных вольтовых дуг, проходящих через их тела, – нет… на вершине их сразу выбросило за обычный порог чувственности, как прострелило.

Они заснули практически сразу, словно не выдержали какие-то внутренние предохранители чрезмерного напряжения, вырубив эти две системы одновременно.