Сердце рыцаря

Имя Тиарнана заставило сердце Жюдикеля дрогнуть. Волк не приходил к нему в хижину уже несколько недель, и он прекрасно знал, как неумолимо его преследует Ален. Он молился за своего приемного сына, испытывая все более сильный страх.

– Он сам мне об этом рассказал, – проговорил Жюдикель как мог спокойно. – Я был его исповедником.

– Я об этом слышала. Что мне хотелось... не знаю, как мне это сказать.

– Ты можешь не опасаться сказать что-то неосторожное, – успокоил ее Жюдикель. – В свое время я слышал немало таких слов и никогда их не повторял, говорились ли они во время исповеди или нет.

– Спасибо, – отозвалась Мари, нервно улыбаясь. – Хорошо. Я... что-то чувствовала к Тиарнану.

При этом признании она покраснела и поспешно опустила глаза. Ей было очень трудно открывать свое сердце перед этим человеком, зная, что он может ее осудить. Но у нее не было другого выхода, если она надеется услышать от него то, что ей так хочется узнать.

– Между нами не было ничего бесчестного, и я не думаю, что он даже заметил, что я чувствую. Но для меня это значило очень много.

Жюдикель смотрел на нее с удивлением. Она стояла на коленях почти неподвижно. Широкий серый плащ складками падал с прямых плеч, голова в простой белой повязке была опущена. Ее щеки пылали от смущения. Было видно, что ей нелегко далось это признание. Даже на первый взгляд было видно, что она не из тех женщин, кто легкодарит свою любовь. Знал ли Тиарнан о том, что она в него влюблена? Он никогда не упоминал об этом, да и о ней самой почти не упоминал. Теперь Жюдикель вспомнил о ней кое-что: ее насильно увезли из монастыря, и она пыталась туда вернуться, когда Тиарнан ее спас. Она решительно отказалась выйти замуж по приказу герцога, уважая клятву верности, которую ее отец принес Нормандии. Ясно, что эта женщина с характером. .

– Продолжай, – попросил он, уже заинтересовавшись ее признанием.

– Когда Тиарнан исчез, – сказала Мари, – его вдова приехала в Плоэрмель, где я состояла при герцогине Авуаз. Мы делили постель, и когда я попыталась выразить ей соболезнование в ее утрате, она сказала мне – мы были одни, и нас никто не слышал, – что мне не надо сожалеть, что ее муж скрывал страшную тайну и она счастлива избавиться от него. Она сказала, – Мари с гневом заставила себя произнести эти слова, – что он был худшим чудовищем, чем тот разбойник, от которого он меня спас. Я бы не стала сейчас повторять ее слова, если бы они с тех пор не терзали меня постоянно. Я понимаю, святой отец, что никогда не имела никаких прав на Тиарнана. Но… я испытывала к нему то, чего не испытывала ни к одному другому мужчине, и способность на такое чувство освободила меня от страхов, которые давно меня преследовали. Если он был чудовищем и все мои чувства основывались на невежественных грезах, тогда я по-прежнему в тюрьме. То, в чем Тиарнан мог исповедоваться вам под печатью таинства, свято. Я не прошу, чтобы вы мне об этом рассказывали. Но меня очень утешило бы, если бы вы просто могли ответить: у его жены действительно была причина его ненавидеть? Я клянусь Богом и моей бессмертной душой, что, если вы скажете мне об этом, я никому этого не повторю. Мне хотелось бы это узнать только для моего собственного спокойствия.

Этот вопрос ранил Жюдикеля страшнее клинка. Он вспомнил истеричную молодую женщину в Таленсаке. Может ли он твердо заявить, что ее смятение было беспричинным? Церковь, которой он служит, встала бы на ее защиту. Единственное, что он мог этому противопоставить, были заверения, что Тиарнан стал таким не добровольно и что он никогда преднамеренно не причинял этим кому-то вреда. Сам он был убежден, что этот человек неповинен. Однако церковный суд с этим никогда не согласился бы.

– Дитя, что ты хочешь от меня услышать? – резко спросил он. – Я был исповедником Тиарнана, но я был не только им. Я был приходским священником Таленсака, когда он был маленьким, и почти заменял ему отца. Наполовину он таков, каким его сделал я. Так как же я могу быть судьей между ним и его женой? Если он осужден, то осужден и я. Возможно, он был чудовищем. Она определенно так считает. Я не могу в это поверить – никогда не поверю, потому что этого человека я горячо любил. Но мне нельзя доверять. Я подвел Тиарнана и могу подвести тебя тоже.

Мари подняла глаза и изумленно посмотрела на священника. Она ждала успокоения или осуждения, но не такого!

– Почему вы говорите, что подвели его?

– Потому что не смог с уверенностью сказать ему, была ли тайна, за которую его осудила жена, грехом. Если бы я его осудил и связал епитимьями, возможно, он и сейчас был бы владетелем Таленсака.

Долгие мгновения Мари молча смотрела на него.

– Значит, вы говорите мне, – с трудом проговорила она, – что не можете дать ответа, потому что сами его не знаете.

– Да, – с облегчением подтвердил Жюдикель. – Дитя, ты сказала, что твоя любовь к моему приемному сыну освободила тебя от давних страхов. Если дверь твоей темницы открыта, так ли важно, был ли ключ, который ее отпер, подлинным или поддельным?