Сердце Сапфо

Лабиринт! Неужели я нашла руины Лабиринта, построенного Дедалом? У Лабиринта была такая особенность, что тысячи юношей и дев погибли в этом месте, размолотые жадными челюстями Минотавра. Я продолжала вышагивать между камней, чтобы проверить, что будет, когда я снова достигну центра. И все повторилось. Земля словно разверзлась подо мной. Страна мертвых, казалось, готова поглотить меня, и я со всех ног пустилась к наружной кромке круга.

Тут я услышала смех и радостные крики.

Откуда они исходили? Поблизости были заросли кустов, и голоса вроде бы доносились оттуда. Потом они, как мне показалось, стали долетать до меня откуда-то сзади. Наконец я вообще перестала ориентироваться и остановилась в ожидании на краю Лабиринта. Под жарким солнцем могли передвигаться только птицы и насекомые. У моих ног по камню проскользнула ящерица.

Я снова услышала смех и попыталась определить его источник. Он находился дальше, чем казалось мне поначалу. Потом он вроде бы приблизился. Иногда становился тише, иногда громче. Деревья шелестели на ветру. Ящерица метнулась в развалины Лабиринта.

«Это призраки юношей и девушек, которых принесли в жертву Минотавру», — подумала я.

И тут в моей голове родились две первые строки:

Призраки дев, сожранных Минотавром, Ищут призраков юношей, что…

Еще один взрыв смеха. Я увидела обнаженную амазонку — она выбежала из кустов, а за ней припустил египетский моряк. Потом появилась еще одна пара — нубийский раб и амазонка. Потом еще. И еще. Это были вовсе не призраки! Моряки с моего корабля развлекались в компании прекрасных юных амазонок, которые, казалось, были очень довольны происходящим.

Я почувствовала, что в их забавах таится опасность. Разве юным амазонкам можно участвовать в подобных играх без разрешения их Деметр, чье слово закон для этих дев? Это казалось маловероятным. Но их игривый смех и меня задел за живое. Любовные звуки проникают в душу не хуже любовной игры. Я бросилась в мою пещеру в надежде, что смогу теперь сочинять.

Я обычно не писала на папирусе или вощеных табличках. И уж тем более не надиктовывала помощницам. Я сочиняла устно — с лирой в руке и в окружении публики, которая внимала мне и вдохновляла меня. Если мои стихи стали впоследствии известны другим, были переписаны чьей-то рукой, то я тут ни при чем. Как говорил Эзоп, чем чаще люди повторяют тебя, даже подражают тебе, тем больше вероятность, что ты обретешь бессмертие.

Поначалу я перемешивала строки, как мясной фарш, не находя в них ничего привлекательного. Я бы предпочла писать о девах и Минотавре. Мной овладело странное предчувствие чего-то дурного. Видение кровоточащей раны на груди Праксинои преследовало меня. Я сомневалась, что когда-нибудь попаду в Дельфы. Я тосковала по Алкею. Мне не хватало Клеиды. Я боялась, что амазонки никогда не отпустят меня, заставят написать то, что хочет их царица.

Смогу ли я когда-нибудь бежать отсюда? Как? Моряки нашли себе развлечение. Эзоп был заперт в пещере с девственницами и исполнял возложенные на него обязанности. Я была приговорена к каторге сочинительства — писала эпическую поэму, не будучи эпическим поэтом, пытаясь только угодить царице Антиопе, чтобы она не убила меня или не обратила в рабство.

Я писала несколько часов подряд, пока не устала рука — ведь я отказалась от помощи жриц, которые хотели писать под мою диктовку. Мне и в одиночестве-то трудно было сочинять, а в присутствии жриц в пещере — вообще невозможно.

Но стоило мне подумать о них, как они появились — Артемисия, Ипполита и Левкиппа.

— Нас послала царица, — сообщила Левкиппа, тряхнув кудряшками. — Она хочет увидеть твои стихи.

Я недовольно подняла голову.

— Я еще не закончила. Только глупец показывает незавершенный труд.

— Но посмотри, сколько у тебя папирусов, — сказала Ипполита, глядя через мое плечо на груду текстов.

Меня не устраивало то, что я написала, и меньше всего это:

Дикие женщины верхом на крылатых конях
Скачут по бледным кольцам луны.

— Это все жалкие потуги, — возразила я. — Показывать пока нечего.

— Царица будет недовольна, — заметила Артемисия. — Она вся нетерпение.

— Ничего, пусть подождет!

— О! — воскликнула Левкиппа, выхватив из груды папирус. — Но это же здорово! — Она имела в виду эту самую глупую строчку об амазонках, облетающих луну на крылатых лошадях. — Позволь мне хоть это ей показать!

— Ни за что на свете! — закричала я, но остановить ее не успела — она выскочила из пещеры с этим клочком папируса.

Другие жрицы рысцой припустили следом.

Царица от этих строк придет в ярость. Она прикажет обезглавить меня, заточить или еще что-нибудь. Я больше никогда не увижу ни мою дочь, ни Алкея, ни мою мать, чтоб ей пусто было. Я больше никогда не буду сочинять стихи. Что проку? Впервые в жизни я пережила это мучительное чувство — у меня из рук выхватили незаконченную работу. Я уже не ощущала ее своей, она уже не могла вырасти или расцвести. Это все равно как вытащить зародыш птицы из яйца — он уже никогда не полетит. Мне хотелось плакать.