Сердце сержанта

— О подобных явлениях не скажешь одним словом: понравилось, не понравилось. Я вот сидел, переписывал, а казалось, по строчкам жизнь свою пробегал... Мой сын будто ожил. Вот он в колыбели, вот его первые игрушки, рисунки «про войну»... Потом авиамодели, допризывная подготовка, уход в армию... И показалось мне, что это я написал, сам, о своем сыне... — Он смутился. — Не поймите меня, бога ради, в том смысле, что я сам так хорошо мог бы написать... Я пробовал... Не получилось... А вы автора поэмы знаете?

Я рассказал все, что знал о поэте, потерявшем в первый год войны своего единственного сына и сумевшем самую «боль свою призвать к оружию», как он писал в поэме.

— Да, да!.. Я был прав, совершенно прав, — задумчиво проговорил капитан. — Поэзия — удел избранных натур. Как сказал поэт: «Звуки умертвив, музыку я разъял, как труп. Поверил я алгеброй гармонию...» А мы — солдаты, наша гармония Суворовым сложена: «Чем сподручней — тем и бей!». И совершенно правильно я сделал, что попросился в строй на свое место. Вернее, на Юркино опустевшее место. — Кончая разговор, он встал. — Где у вас тут колодец, а то я вчера всю воду извел?

— А спать когда будете? Вам же к начальству...

— Какой уж теперь сон. Хозяйка давно корову доить ушла. На месте отосплюсь ужо. О-ох! — Не удержавшись, он зевнул, извинился и стал приседать на месте, делая разминку.

Проснувшаяся внучка старухи хихикнула, увидев с печи, как посреди избы приседает незнакомый усатый дядька. Капитан дал ей большой кусок сахару, завернутый в бумагу.

Побрившись, он вымылся до пояса, надел свежее белье, почистил сапоги бархоткой, которая была припасена у него в сумке. За завтраком с нами сидел бравый, подтянутый офицер: ни тени усталости, ни следа бессонной ночи на его лице.

Было еще рано идти в секретариат. Федор Глебов, сидя на своей койке, рисовал капитана, взглядывая на него сбоку. Ломакин, уступив моей настойчивой просьбе, рассказывал о себе и своем сыне.

2

Двадцати лет Анатолий Ломакин, в то время молодой учитель, влюбленный в свой предмет — литературу, ловкий танцор и гимнаст, попал на войну. Было это в 1915 году. Отлично тренированный, умеющий управлять не только своим телом, но и нервами, не знавший ни страха, ни устали, он скоро прославился на своем участке фронта как удачливый разведчик. Рядовой, потом младший офицер, наконец, начальник команды конных разведчиков, кавалер трех орденов — таков боевой путь офицера. В последний год войны, сражаясь на русско-турецком фронте, Ломакин получил тяжелую контузию и несколько месяцев пролежал в госпитале. Вылечившись, он пошел добровольцем в Красную Армию, но последствия контузии давали о себе знать: Ломакин был вынужден демобилизоваться.

Вернувшись в родной город, лихой разведчик и кавалерист стал бухгалтером, женился, насадил фруктовые деревья на пустыре за своим домиком в нагорной части города. Он полюбил летними вечерами, наработавшись в саду, сидеть на каменной скамье, под старым орехом. Сыновья — их было трое, один к одному, как молодые дубки, — садились вокруг отца и, словно сказку, слушали его рассказы о ратных походах, боях и схватках.

Посторонний человек, пожалуй, не поверил бы ему: да полно, мог ли этот скромный, деликатный до застенчивости бухгалтер захватывать в ночном поиске «языка», отбиваться шашкой от наседавших турецких аскеров?.. Была у Анатолия Степановича почетная боевая шашка с зазубринами от чужих клинков, но сдал ее хозяин в 1918 году в комиссариат. Не сохранились и ордена: в голодный год жена сменяла их на пшено и ржаную муку.

Но разве Анатолий Степанович не крутил до сих пор «солнце» на турнике, не отставая от сыновей? Разве не открывал он со своими парнями купальный сезон в городе? Ломакины прекращали купанье лишь тогда, когда тонкая ледяная кромка покрывала воду.

Росли деревья в саду Ломакина, подрастали и сыновья. А каким красавцем становился первенец Юрий — статный, кареглазый, с русой головой! Он был первым среди своих братьев и товарищей, никто из них не прочел столько книг, сколько он, ничьи авиамодели не летали дальше, чем его. Зря не скажет слова, а дал слово — сдержит.

В 1939 году Юрия призвали в Красную Армию. В первые дни Великой Отечественной войны старшина Юрий Ломакин, отличник боевой подготовки, оставленный в кадрах полковой школы, подавал командованию рапорт за рапортом с просьбой отправить его в действующую армию. Отец знал об этом — сын писал ему обо всех своих намерениях — и в глубине души поддерживал его.

Анатолий Степанович и сам просился на передовую, особенно он стал ходатайствовать об отправке на Северо-Западный фронт, когда туда направили Юрия.

— Делайте свое дело! — неизменно отвечали ему в военкомате. — Хватит у нас и молодых. А понадобится старая гвардия — сами позовем.

Солнечной осенью сорок первого года Ломакины собрали сыну посылку: теплые носки и варежки, связанные женой Анатолия Степановича, яблоки с деревца, которое сажал Юрий (впервые оно начало плодоносить в этом году), домашнее печенье. Но дошла ли посылка — никто не знал: под самой Москвой начались тяжелые бои.