Сердце сержанта

Вернувшись в редакцию, мы доложили ответственному секретарю о малоутешительных результатах поездки. Не знаю, зачем это понадобилось Тихонову, только он вдруг объявил, что я привез лирический очерк о девушке-санитарке.

— При чем тут девушки? Вас посылали за материалом о героях прорыва, а не о девушках! — Майор Хмелев раже очки протер, чтобы лучше разглядеть меня.

— Но ведь прорыв не получился.

— Да? Вы утверждаете? — Секретарь подал мне телеграмму, которая лежала перед ним. — Прочтите-ка это.

Я быстро пробежал глазами сообщение нашего корреспондента из армии, стоявшей на левом фланге фронта; тот сообщал о наметившемся успехе наступления. Так вот что означала дальняя канонада, которую мы слышали на обратном пути!

— Как только прояснилось положение в полку, — а оно, судя по вашим же словам, было ясно уже вчера ночью, — продолжал секретарь, — надо было мчаться к соседям. Для этого вам, между прочим, и машина была придана. Совсем не обязательно торчать столько времени в медсанроте!

Мы с Тихоновым недолго «торчали» в медсанроте, в этом пункте своего обвинения секретарь не прав, но он был прав по существу; мы смолчали.

— Немедленно выедете в действующую часть! А чтобы впредь вы привозили то, что нужно газете, будете ездить врозь.

В тот же вечер мы на попутных машинах (редакционную нам уже не дали) выехали в разные дивизии.

Недели через две, когда части фронта продвинулись вперед и редакция переехала на новое место, Тихонов в свободную минуту отпечатал фотографию санитарки. Маленький, на одну колонку, газетный портрет подвергся сильной ретуши и не мог, к сожалению, передать обаяния Машеньки Беленькой. Не много рассказала о санитарке и краткая подтекстовка к фото. Я хотел вместо сухой подписи дать в газету свое стихотворение — небольшую безделицу о девушке с сумкой Красного Креста на плече, встреченной мною на фронтовой дороге. Когда я прочитал стихи другу, он только пожал плечами.

— Ты же знаешь, что я понимаю в рифмах столько же, сколько некое домашнее животное в апельсинах. Покажи секретарю.

Майор Хмелев, бросив беглый взгляд на мое творение, вернул листок.

— Спрячьте и никогда никому не показывайте!

Стихи, кажется, действительно не получились. Но я послал их Машеньке вместе с вырезкой из газеты. Не мешало бы послать и фотографию, если б Тихонов не отказался наотрез печатать новый портрет девушки.

— Вот соберусь к ней сам — тогда и отпечатаю. В собственные ручки передам, не как-нибудь. — Не знаю, что он прочел на моем лице, только сразу переменил тон. — Шучу, шучу, старина! Мы с тобой поедем к ней вместе, ладно? И ты еще увидишь, с кем из нас она заговорит раньше, кому обрадуется больше...

Я не раз видел, что девушки засматриваются на моего друга. Товарищи говорили Тихонову, что он похож на Григория Мелехова из «Тихого Дона». Высокий, плечистый, тонкий в талии, со смуглым лицом, на котором выделялся крупный нос с горбинкой, он улыбался, слыша сравнение; я-то знал, что мечтой Саши было походить на самого автора романа, его земляка. И сейчас он улыбался, обнажая два ряда ослепительно белых зубов. Что-то не по душе была мне его уверенная улыбка.

Начались зимние бои. Все корреспонденты были на передовой. В часть, где служила Машенька, мне никак не удавалось попасть: ее полк стоял в резерве, принимая пополнение.

Вернувшись как-то в редакцию, я нашел письмо, адресованное мне. Почерк был незнакомый, почти детский. Писала Машенька.

Она, оказывается, запомнила встречу на фронтовой дороге и наш разговор в землянке. «Ведь не каждый день с поэтами приходится знакомиться». Присланные стихи понравились ей, она прочла их всем подругам — «пусть завидуют». А вырезку из газеты послала домой, «чтоб знали наших!». Машенька писала, что их «хозяйство» сейчас на отдыхе, не смогу ли я приехать к ней в гости. И фотограф пусть приезжает — девчата ждут снимков.

Я показал письмо Саше. Он посмеялся, найдя какие-то две ошибки.

— Мой сын скоро будет грамотнее писать, — сказал он.

Я решил больше не показывать ему писем Машеньки. Он просто завидует мне, вот в чем дело!

Написав девушке, я с нетерпением ждал ответа и очень обрадовался, когда пришел сложенный уголком листок. Между нами завязалась переписка, такая обычная и такая нужная на войне. Нельзя на фронте не получать ни от кого писем — душа затоскует без теплого приветного слова.

Вначале я обращался к Машеньке, как к своей младшей сестренке. Она была смешная и наивная, все печалилась, что у нее нет настоящего друга. Многие в полку пытались ухаживать за ней, но она твердо решила выйти замуж только после победы. Кстати, не знаю ли я слов песенки: «Одержим победу, к тебе я приеду...»? Девушки вечерами любят петь, а слов этой песенки никто не знает.

Я раздобыл в нашем фронтовом ансамбле текст и послал ей. Свое ответное письмо она начала словами: «Одержим победу, к тебе я приеду!». И слово «тебе» было подчеркнуто двумя жирными чертами...