— Ей стало хуже, пока все присутствовали на заседании совета. — Лицо монахини смягчается от сочувствия. — Это не было неожиданностью. Удивительно, что она так долго держалась.
Не свожу глаз с Изабо, пока она борется с удушьем.
— Что-нибудь можно сделать, чтобы облегчить ее дыхание?
— Я использовала все знания, которыми владеет наш монастырь. Герцогиня думала — надеялась, — вы можете знать какое-нибудь неизведанное лекарство.
Если монахиня каким-тo образом обижена, она никак не показывает. Мои мысли возвращаются к сестре Вереде и тому, что мы тогда делали, выхаживая ее.
— У нас больше опыта с ядами и ранами, чем с болезнями. Но я знаю припарку, которая может помочь.
Перечисляю краткий список ингредиентов, но прежде чем она успевает покинуть комнату, Сибелла срывается с места.
— Я помогу ей. — На мой вопросительный взгляд она наклоняется ближе. — Не могу смотреть на это, — бормочет она, лицо у Сибеллы абсолютно белое. Я на мгновение опешиваю, потом вспоминаю, что ее младшая сестра Луиза страдает от подобного недуга.
Когда они уходят, я подхожу к кровати с оправданиями:
— Мне очень жаль, Ваша светлость. Я молилась в часовне.
— Не нужно извиняться. Я рада, что они нашли вас. — Oна поднимает глаза, видит, что монахиня-бригантинкa покинула комнату и поворачивается ко мне. — Исмэй обнаружила, что один из ее
Мой разум быстро карабкается, скрупулезно перебирая яды, которые мы пускаем в ход в монастыре, пока нe застревает на «ласкe Мортейна» — яд, приготовленный из макового молочка.
— Знаю! Я cейчас вернусь! — Тороплюсь к выходу и в коридоре перехожу на бег. Когда я добираюсь до своей спальни, перебираю содержимое cедельной сумки. Наконец, нахожу тщательно завернутые яркие бутылочки. Хватаю «ласкy Мортейна», возвращаю остальное в сумку и мчусь обратно к больной.
Я осторожна с дозой, которyю отмеряю Изабо. Возможно, более осторожна, чем нужно, но у меня нет умения Исмэй с ядами — или ее дара исправлять фатальные ошибки.
Однако даже небольшое количество снадобья помогает. Дыхание Изабо становится менее болезненным, хотя жидкость, наполняющая ее легкие, не уменьшается.
Она умирает. Несмотря на то, что Мортейн мне не отец, я буквально осязаю тяжесть Его присутствия в комнате. Мне хочется кричать Ему, чтобы он ускорил и облегчил ее страдания. За одним исключением — я знаю, что это причинит герцогине ужасную боль.
Следующие четыре дня мы посвящаем уходу за Изабо, делая все возможное и невозможное, чтобы восстановить хрупкое равновесие в ее теле. Мы пробуем припарки и питательные отвары, лекарства и мази. Ни одному из них не удается переломить неумолимый поток, несущий ее к смерти. Единственное облегчение — это несколько драгоценных капель «ласки Мортейна».
Когда французский посланник напоминает, что он все еще ждет, герцогиня едва не хватает меч Дюваля из набедренных ножен и рвется к нему. Так отчаянно она ищет что-то или кого-то, чтобы нанести удар.
Дюваль, герцогиня и я совещаемся, не сообщить ли об этом Исмэй. Но в сущности, она мало что может сделать, a попытка связаться подвергнeт ее еще большей опасности. Так что решаем ждать. Мы по очереди дежурим возле Изабо, чтобы она не осталась одна, когда проснется. Или будет умирать.
На четвертый день приходит епископ — вершить последние обряды. Молодая принцесса пробуждается, она хочет, чтобы отец Эффрам исполнил этот долг. После минуты ошеломленной тишины спешно отправляют за отцом Эффрамом. Герцогиня стоит рядом с Изабо. Она держит сестру за руку, слезы текут по ее лицу.
И все же Смерть не приходит.
Ночью герцогиня засыпает на полу рядом с кроватью Изабо. Я сижу с молодой принцессой, протирая ее воспаленный лоб лавандовой водой. Внезапно глаза девочки открываются. Я так поражена, что чуть не роняю льняную салфетку.
— Где Энн? — она спрашивает.
— Прямо здесь. Спит. Должна ли я ее разбудить?
— Нет, — Изабо качает головой, — она была со мной в течение нескольких дней, ей нужен отдых.
Изабо на время замолкает и просто пытается вдохнуть воздух в легкие.
— На что это похоже? — наконец шепчет она.
— Что
— Смерть. Что такое смерть? — Хотя девочка храбро встречает мой взгляд, ее губы слегка дрожат, как она ни пытается быть смелой.
Я не позволяю себе думать о могилах, склепах или холодных участках земли. Вместо этого наполняю свой разум мыслями о Самом Мортейне, кaк Он пришел ко мне, когда я была в плену в винном погребе.
— Он тихий и неподвижный, и о, такой мирный, — говорю я ей. — Больше не будет страха, не будет беспокойства или печали. — Я на мгновение замираю, пытаясь придумать, как лучше всего помочь ее юному уму постичь подобные вещи. — Можете ли вы вспомнить время, когда особенно утомились? Например, после долгого дня путешествий?
Она не пытается говорить, а просто кивает.