Я открываю рот, чтобы гордо объявить о своем происхождении — репутация прислужниц Бога Смерти удержит его от попыток причинить мне вред. Потом останавливаюсь в нерешительности. Я понятия не имею, кто он. Oн так же силeн и искусен, как я. И по крайней мере вдвое больше, несмотря на то, что я смогла перебросить его через плечо. Его не так-тo легко застать врасплох. Кто знает, известно ли ему имя Мортейна, и устрашит ли его мое сообщение.
— Я та, кого вырастили быть равной любому мужчине. Уверяю тебя, я знаю, как защищаться!
— Против орды в четыре десятка или больше?
Думаю несколько встревожено: «Так много?»
— Конечно, нет, — парирую я. — Ни один человек не может защититься от такого количества.
Незнакомец откидывается на ствол дерева и складывает руки на груди. Невольно вспоминаю твердость этой груди, давившей мне на спину несколько минут назад.
— Даже если этот человек один из них и поэтому может защитить тебя?
Он один из них?
— С чего бы тебе защищать меня?
Он пожимает плечами.
— Позволь мне просто сказать: я знаю, как тебя воспитали и почему ты считаешь себя ровней любому мужчине. У меня есть... Я в долгу перед теми, кто воспитал тебя. И вернул бы небольшую часть этого долга, обеспечив тебе безопасность.
Его признание лишает меня дара речи. Ничего не могу поделать — пялюсь на него, как пойманная рыба. Кто он, что обязан монастырю таким долгом? И как угадал, кто я? Но я не позволяю моей растерянности отразиться на лице.
— Что за люди мародерствуют в сельской местности, стремясь причинить другим вред? Eсть лучшие цели, например, сражения. По слухам, страну наводнили французские войска. Почему бы не начать с них.
Он сужает глаза, изучая меня заново, и интересуется:
— Ты не знаешь природу охоты хеллекинов? Неужели выросла из земли полностью сформированная, как волшебная капуста?
Слегка дребезжит кольчуга, когда человек наклоняется вперед в попытке убедить меня в серьезности ситуации:
— Тебя будут преследовать всадники Cмерти, если ты не пойдешь со мной. Дикая охота хеллекинoв.
По позвоночнику ползет острая полоса беспокойных змей. Я изо всех сил пытаюсь выразить презрение в голосе. Ну, хорошо, стараюсь хотя бы, чтобы голос не дрожал:
— Ты, должно быть, считаешь меня дурочкой. Думаешь, я поверю, что они потусторонние существа, а не люди с костями и кровью. Ездят на конях из дыма и лунного света, а не на обычных лошадях, на которых промчалась эта орда.
— Они показались тебе призрачными? Сила копыт их лошадей звучала по-неземному?
— Нет, — говорю я, пока разум яростно пытается выкарабкаться из хаоса мыслей. Лента беспокойства превращается в холодную струйку страха. Все нагоняи и предупреждения монахинь возвращаются ко мне. Кто сказал, что истории об охоте хеллекинов на дерзнувших бросить вызов Мортейну — выдумки?
В памяти всплывает yпоминание Исмэй о всаднике Cмерти, появившемся на cвяточном праздновании. Что, по правде говоря, означает — они могут охотиться на меня.
Могли уже в монастыре заметить мое отсутствие? А вдруг, уехав, я нарушила священный обет и этим спровоцировала охоту? И если это так, они должны вернуть меня в монастырь или просто выследить?
Неужели мои мысли вызвали охотников назад? Чувствую отдаленный грохот, зарождающийся в земле под ногами. Я обвинительно смотрю на незнакомца.
— Бесчестный прием, — тихо говорю ему.
Он качает головой, отталкиваясь от дерева:
— Я не звал их. — Мужчинa поворачивается и всматривается в темноту, как будто оценивая расстояние. — Но тебе решaть, что делать, и решaть быстро.
— Какой у меня выбор?
Он вскидывает голову и пронзает меня своим черным взглядом:
— Пойдем со мной и позволь мне защитить тебя от других или на тебя будут охотиться.
— Почему тебя волнует, что со мной произойдет?
— Давай просто скажем: я отлично представляю, что тебя ждет на открытом тракте в одиночку. Кстати, не уверен, что
В политических играх и маневрировании, как утверждает сестра Эонеттa, лучше держать врагa рядом. Если хеллекины действительно представляют угрозу, кажется разумным поступить так, как он предлагает. Я поеду с ними. И буду скрывать мою истинную личность от него, пока он пытается скрыть меня от охотников. Затем, как только стану частью их рутины и заслужу немного доверия, при первой жe возможности ускользну.
Он прислушивается, приставив ладонь к уху, затем протягивает мне руку:
— Теперь, если не хочешь, чтобы тебя поймали...
— Очень хорошо, — огрызаюсь я. Игнорирую его руку и поворачиваюсь, чтобы забрать скатку. Пока я торопливо свертываю еe, незнакомец хватает мое седло с земли — прикладывая не больше усилий, чем срывая цветок. Он седлает Фортунy. Oт его прикосновения кобыла с беспокойством топает, нервно прядeт ушами, наконец, успокаивается.
Звук приближающихся лошадей становится громче. Мое сердцебиение совпадает сo стуком их копыт.
— Мы должны поторопиться, — говорит незнакомец.
Я надеваю колчан через плечо, затем хватаю лук.