Сердце солдата (сборник)

Был еще один из тех, что ей самой нравился. Иваном звали. Пришел в цех прямо из госпиталя. До войны немного слесарил, а тут его сразу мастером сделали. Поработал с неделю и явился к Полине — она тогда в механическом была профоргом…

— Не могу! Совестно! Девчонки умеют работать лучше меня! Завтра пойду проситься в слесаря, а сегодня дай мне тридцатку до получки!

— На что тебе тридцатка?

— Пойду напьюсь.

Долго они говорили в тот вечер. И ссорились, и опять мирились. Напоследок решили: Иван поработает мастером до конца квартала. Не получится, уйдет из мастеров.

Задумчив ушел Иван. И про тридцатку забыл…

А со следующей недели все пошло у него как по маслу. Металл ему нужен — пожалуйста, в первую очередь. Премировать кого надумает — начальство не откажет. Девчонки в цеху работают на совесть, водопроводчики (есть же на свете добрые люди!) в механическом первую на ремзаводе душевую соорудили и из котельной горячую воду подвели. Девчата из дому цветов натаскали, электрики дополнительное освещение сделали, а главное, к концу квартала весь цех, прежде отстающий, стал передовикам на пятки наступать…

Повеселел мужик. Как-то спросила его Полина:

— Ну что, Тузов, уходишь из мастеров?

Засмеялся, почесал в затылке.

— Обожду. Мои девчата Знамя у литейщиков отобрать надумали… Не могу я их в такой момент оставить.

Однажды, накануне Первомая, видит Полина: топает Иван не в ту сторону, в какую весь народ идет…

— Куда, Ванюша?

— Известно куда, в общежитие.

— А в клуб не хочешь? Там сегодня молодежный вечер, весь твой цех там. Танцуют.

Нахмурился Тузов, пошевелил костылями, сказал, точно выстрелил:

— Я свое под Курском оттанцевал!

Знала Полина: в последнее время у него дружки завелись. Тянут в свою компанию, водкой поят…

— Вот что, мастер, помоги-ко мне картошку до дому донести. Тебе все одно делать нечего.

Взялся нехотя, донес до ворот…

— Ну, все, что ли? Тогда я пошел.

— Ты чего же это женщину посередь дороги бросаешь? Кавалер называется! В лестницу-то помоги взойти!

Так полегонечку и в комнату к себе заманила.

— Без ужина не отпущу! Скажешь, плохая хозяйка…

Отказаться бы, да вдруг подумает, бабы испугался!

— Я ж прямо с работы! Руки вон какие…

Отвела на кухню, мыло дала духовитое, полотенце белоснежное. Покуда он, умытый и причесанный, журнальчики в ее комнате разглядывал, она и ужин сготовила. Иван ел и похваливал: вроде еда та же, что в столовой, а есть куда приятнее, и запах такой от еды, что у голодного человека голова кружится и в животе стонет…

После ужина дотемна сидели, говорили о житье-бытье. Не сразу, понемному оттаивал Иван, словно сильно замороженный судак. Потеплели глаза, заулыбались. Уходя, совсем осмелел, признался:

— Я думал, ты меня к себе в постель ведешь. Не обижайся, видывал таких… Не уважаю! А ты — вон какая!

— Какая же?

Он смутился, покраснел, долго искал подходящее слово.

— Свойская ты, вот какая! И добрая. Тебя обидеть — что ребенка ударить!

И, пожав ей руку, он ушел, а она еще долго стояла, опершись о притолоку и думала: «Останься, глупый! Не обидишь…».

Сказать этого вслух Полина не могла. Сначала она и сама не знала, чего в ее чувстве к нему больше: бабьей любви или материнской нежности. Был Тузов неприкаянный, неухоженный, в одной рубашке с шинельными пуговицами на воротнике, в солдатских брюках, из которых вместо носового платка выглядывал штангенциркуль…

Вернувшись в комнату, она легла ничком на кушетку, с удивлением прислушиваясь к сильным толчкам сердца. Только выпив воды, начала понемногу успокаиваться. Уже засыпая, подумала: «Не забыть завтра наказать девчатам, чтобы постирали с него все… Клаве скажу, она тоже… „свойская“…»

Дня через два Тузов появился в цеху в новой рубашке.

— Вот, девчата пристыдили, велели купить новую… Нравится?

Волосы его были коротко подстрижены и пахли одеколоном. Еще через месяц Полина увидела на нем новый костюм. Костыля больше не было: мастер опирался на палку.

— Знаешь, Полина, — сказал он, доверительно взяв ее за руку, — с тех пор, как у меня в цехе дела пошли в гору, я сам начал быстрей выздоравливать! Человеком себя почувствовал!

— Жениться тебе надо, Ваня! — сказала Полина и смутилась. Он понял по-своему.

— И то! Слушай, может, Клавдия пойдет? Ты уж ей подскажи, тетя Поля!