– В бутылке осталась капля эликсира. После того как твоя мать ушла, я проглотил его, хотя иногда и жалею о содеянном. Восстановить такие воспоминания – не благословение. Ярость и горе – безжалостные звери, пожирающие сердце и разум.
Что-то меня зацепило.
– Повелителя драконов нет уже несколько столетий, а солнечных птиц перебили всего несколько десятилетий назад.
– Вот в чем заключалась глубина обмана императора, – вскипел он. – Меня низвергли слишком рано, и я вынужден был проживать одну смертную жизнь за другой, пока наконец не произошло предсказанное бедствие и десять солнечных птиц не поднялись в небо. Появился бессмертный, подаривший мне этот лук и нефритовый кулон, чтобы защитить меня от пламени. Даже императоры должны держать свое слово, особенно те, кто поклялся жизнью своих родственников. Более того, ни драконы, ни я больше не представляли для него угрозы.
Я вытянула из-под одежды подвеску. Нефрит треснул, его сила ушла, но я продолжала носить кулон. Отец уставился на него, его горло перехватило от внезапного волнения.
– Я дал его твоей матери. Сказал ей, что подвеска защитит ее, но ошибся. Никакой амулет не смог бы уберечь ее от грозившей ей опасности, – сказал он тихим голосом. – Остальное ты слышала в сказках. Я перебил солнечных птиц, выполнил задачу, считал себя героем, хотя стал жертвой обмана Небесного императора.
Его лицо покраснело от гнева. Но если бы отца не обманули, он никогда не встретил бы мою мать. Мне было трудно оплакивать то, что дало мне жизнь.
– Я не жалею о случившемся, – твердо сказал он.
– Из-за матери?
– Из-за вас обеих. Когда император вручил мне эликсир, я подумал, что это великодушный дар. Даже знай я правду, это бы ничего не изменило.
– Вот только эликсир выпила мама.
Был ли гнев императора на такой поворот событий предлогом, чтобы унять недовольство двора? Возможно, он также хотел внушить страх тем, кто думал о неповиновении. Вдруг меня осенило: а ведь человеком отец легче скрылся от гнева Небесной императрицы, поскольку бессмертные не могли покарать смертного без уважительной причины.
– Я не должен был приходить, – сказал он. – Все это время держался поодаль, ведь встреча с твоей матерью принесла мне столько же боли, сколько и радости.
Во мне зашевелились щупальца беспокойства.
– Зачем же пришел сегодня?
– Я получил записку. Мне стало любопытно, хотя я чувствовал подвох. Твоя мать сегодня казалась другой: беспокойной, как будто что-то искала. Застигнутый врасплох, я повел себя неосторожно. Она увидела меня до того, как я успел спрятаться.
Кто же прислал записку? Кто подстроил, чтобы моя мать забыла о своем долге? В памяти всплыло злорадное лицо Уганга, его готовность обвинить маму в предательстве. К тому же он знал наш дом, куда подложить письмо, – и легко мог отправить кого-нибудь из своих слуг. Вдобавок министр знал этот мир, поскольку сам был смертным. Неужели он состряпал план, чтобы дать императору повод обвинить нас? У меня пересохло в горле от одной только мысли.
– Дочь, это было эгоистично с моей стороны, но я хотел поговорить с тобой, хотя бы раз. Не знал, выпадет ли еще возможность. Не говори матери. Я не хочу причинять ей еще больше горя, чтобы она снова оплакивала меня.
Его охватил приступ кашля, тело задергалось, он прижал ко рту кусок ткани. Когда же уронил его, тот был пропитан темной жидкостью: кровью. Внутри меня все сжалось.
– Отец, ты болен?
Когда он не ответил, я представила себе многочисленные недуги, способные положить конец жизни смертного. Взяв его за руку, я осторожно направила к ней свою магию. Пусть меня никто не мог назвать целителем, но я все же обладала некоторыми незначительными навыками. Поэтому обыскала его тело, пытаясь найти причину хвори. И все же не обнаружила ни кости, которую сумела бы зарастить, ни раны, которую постаралась бы залатать. Те болезни, что укоренились в плоти, я не могла исцелить – ибо бессмертные ими не страдали. И даже обладай я нужными способностями, все равно не защитила бы отца от величайшей угрозы его жизни: не смогла бы вернуть то, что украло время… Если бы только он вновь не стал бессмертным.
– Император даст тебе еще эликсира? – спросила я.
– Он выполнил свое обязательство передо мной и никогда больше к нему не вернется.
Отчаяние нахлынуло на меня, тяжелое и безрадостное.
– Что я могу сделать, отец?
Его улыбка будто прогнала годы; я увидела человека, в которого влюбилась моя мать: с мягким светом и теплотой в глазах. Затем тени вновь сгустились, окутав лицо серой дамкой.
– Этого достаточно, я получил больше, чем надеялся: увидеть тебя, услышать, что ты признаешь меня. Не подвергай себя опасности. Ты ничего не сможешь сотворить; врачи говорят, что мне осталось жить совсем недолго.