Сердце Стужи

Признаться, в первый момент мысль пришла, будто Бренн сейчас на лавку упадет и скажет: «Что без дела стоишь, разминай, чародейка». А он вовсе ничего не сказал и никуда не упал, вместо того начал с мечом разминаться. Мне бы следовало пойти, конечно, к двери, и я даже пошла. Видно, не до меня ему сейчас. Хорошо еще вспомнила, что не мешало бы прежде снова обуться, а то во дворе без сапог холодно, но, как всегда, в моменты растерянности вопрос неудачный с губ сорвался:

— Что на лавку не падаешь? Не велишь кому тебе после боя плечи размять?

Войд, у которого об усталости лишь тот вздох первый свидетельствовал, да нежелание лишнее слово сказать, тренировку прервал, упер меч в пол, на рукоять облокотился и посмотрел вновь на меня.

— Можно и на лавку. Разницы, как мышцы разминать, особой нет.

И почему в его устах простая речь звучала двояко? В интонации здесь дело или в выражении глаз? Ведь только с ним я краснела ярко и стремилась поскорее от взгляда такого скрыться. Вот и сейчас стала к двери пятиться, пока он насмешливо наблюдал, а в душе выговаривала себе: «Да разве зазорно ему помощь предложить?» Северина с радостью и без лишних разговоров плечи бы размяла, только не знает еще, что вернулся, а он вечно не попросит ни о чем.

Пока таким образом себя же отчитывала, сообразила, что на плечи уставилась, грудь вниманием не обошла, да и все, взору открытое, уже оглядела. Ладно бы мимолетно и украдкой полюбовалась на тугие связки мышц, на то, как пляшет в руках вновь взлетевший в воздух меч, и на все, что в идеально тренированном теле красиво, но я принялась разглядывать со всем вниманием. Позабыв про сапоги, в которые следовало обуться, стала еще и узоры белые изучать. Как проходят они, мерцая, под гладкой кожей, как исчерчивают крепкие мускулы, взбираясь по ним точно в гору, сбегают с другой стороны. А еще дернуло меня сменить направление, ведь почти дошла до двери.

Не возьмусь слов подходящих подобрать, чтобы отругать и себя, и собственную силу, так неудачно выбравшую момент, чтобы взметнуться и вновь завладеть моим разумом, направить заколовшие огнем пальцы к золотистой коже, покрытой белоснежной сетью. Как всегда, кошмарный дар проснулся в присутствии войда, а до того напрочь проигнорировал целый десяток красивых снежных магов с похожими рисунками.

Меня вперед потянуло необоримо. И кто бы встряхнул да напомнил в тот момент, что плохая идея давать выход магии. Вот заяви сторонний наблюдатель, мол: «Разум потеряла, чародейка, очнись!» — и я бы в себя пришла. Но не было никого, кроме меня и войда, а он молчал и зачем-то позволял моим рукам проводить вдоль белых линий. А снежные завитки таяли и трескались безо всяких нажатий и давления, и растопить их хотелось до последней морозной черты.

Сперва я, помнится, вела осторожно кончиком указательного пальца, испытывая в нем покалывание и жар, позволяя огню перебраться под кожу и растворить застывший снежный узор. А затем и вовсе накрыла мужские плечи ладонями, проводя по бугристым мышцам, спускаясь к груди.

О том, что Он стоит и не двигается, и даже не вдохнет лишнего раза, я сообразила к моменту, когда большая часть рисунков истаяла, а руки уже спустились к рельефному и твердому, точно у статуи воина, животу. Вот тут меня наконец встряхнуло, так что я ладони быстро отдернула. Просто когда виска вдруг касается дыхание ледяного лорда, и оно горячее и обжигает не хуже моего чародейского жара, тогда и сообразишь, что не статую гладишь.

Самое время теперь отступить и к двери, к двери, сапоги по дороге захватить да выскочить туда, на снег. Ступни, поди, не отморожу.

Рванулась. Ага. Куда там! Раньше надо было, да не бежать. Это ж как от Эрхана шарахаться, сразу волчий инстинкт просыпается. А тут… наверное, иной инстинкт, тот, который жаром спровоцированный.

На руку я налетела. Прежде на нее тоже падала, но она сразу отпускала, вокруг талии железным обручем не сжималась. И пальцы так крепко в волосах на затылке не запутывались. Первый раз, когда он меня целовал, иначе было. В оплату. Там маг чутко реагировал, тогда, помню, отстранился, когда я лишь покачнулась нечаянно. Остальные два раза тоже считать ли? Сначала огонь забрал, чтобы меня не мучил, второй раз в насмешку поцеловал, быстро и вскользь. А сейчас… сейчас словно гроза надвигалась, а я в ней деревце, неверно цеплявшееся тонкими корешками даже не за скалу, за мягкую рыхлую землю.

Страшно! Страшно и… не знаю, как остальное описать, но мысль в голове — догладилась.

Таких неумех-чародеек не то что обучать, на пушечный выстрел к магам снежным подпускать не следует. Им наш огонь… а впрочем, я про кусок пирога уж говорила.

Налетел. Снес слабое деревце темный снежный вихрь. Смялась под жесткими пальцами ткань тренировочной рубахи, слишком тонкой, намного тоньше плотной безрукавки, тоже оставленной у двери. Босые ноги уже не касались холодного пола ступнями, на кончиках пальцев балансировала, словно в последней попытке удержаться на тверди.