Сердце тени. Книга 2

– Позволите переодеться? – Странный вопрос.

– Нет, – с напускной серьезностью отрезал Коллоу, но, выдержав театральную паузу, добавил: – Что за глупости! Идите, конечно!

Джулиус запустил руку в карман и нащупал холодный бок плашки. Суммируя то, что сказали Сириус и невезучая девица, имело смысл попытаться примерно представить, что на ней. Одного упоминания Счастливчика достаточно для определения направления, в котором должна двигаться мысль. Коллоу никогда не задумывался, отчего один из его самых близких друзей так горел идеей найти способ окончательно разделить Теней и людей. Нет, тогда казалось, что Счастливчик просто не хотел для кого-то такой же судьбы, какой Орден наделил их с Никс. Но ведь Джулиус никогда не жаловался! Более того, их-то с Корникс положение вещей устраивало вполне. Марию и Фолию можно даже, закрыв один глаз, назвать полноценной семьей.

Что если причиной для Счастливчика стала какая-нибудь такая плашка? Теперь не узнать. Разве только удастся докопаться до скрытой информации. Забавно, что Сириус настолько не сомневается в успехе! Даже просил «не спешить». А тут спеши, не спеши… Без толку! С какой стороны подступаться к этой штуке? Понять бы.

– Сэр, а кроме чая предложить что-нибудь? – Джулия выскочила из дверного проема, как чертик из коробочки.

Он, разумеется, собрался отказаться, только пустой желудок лелеял совсем другие планы. Пришлось наспех иллюстрировать обиженное урчание жалостливым щенячьим взглядом.

– Оставайтесь. – Девица снова вошла в кухню. – Как ни странно, совершенно наплевать на собственную жизнь и безопасность, но одиночество продолжает пугать.

– Идти мне все равно некуда, – улыбнулся Коллоу.

– Это значит «да»? – Джулия устроилась за столом и с надеждой посмотрела на гостя.

– За миску горячего супа готов выспаться на коврике у двери, – пошутил тот. – А если серьезно, то пока есть соображения, которыми вы хотите поделиться, я к вашим услугам.

Упрямая девчонка не мешала думать. Она увлеченно пересказывала общедоступные сведения о Счастливчике и его исследованиях, даже не подозревая, что говорит с участником тех событий.

Джулиус почти не отрываясь смотрел на гипнотические движения хрупких рук, колдующих над едой.

«…еще что-то можешь сделать, как-то исправить… попросить прощения», – всплыло в сознании. Именно «исправить» и «попросить» требовало беспокойное живое сердце. Парадокс: все то, что презирала в нем Фолия, Мария – любила! А в итоге не угодил никому, только что было растерял.

* * *

Натан бревном лежал поперек кровати, но это не мешало, ведь спать все равно не хотелось. Руфус боялся признаться самому себе, что мир вокруг в один момент встал с ног на голову. Тангл доплелся до кресла и сел.

Отражение в стенном зеркале будто не принадлежало ему. Чужое изможденное лицо смотрело с укором. Ой, не таким Баламут Тангл привык видеть себя.

Когда мысль о гибели Маркуса улеглась в голове, накатила неподъемная тоска. Невольно вспомнилось, что Штэйнфол сам потерял своего наставника и так же многое после этого переосмыслил. Даже попытался наладить отношения. Безуспешно. Наверное, еще поэтому так удивляло, что, вопреки всему, Варлоу согласна простить и принять. Совсем недавно девочка с пугающим удовольствием уничтожила его глазок-шпион, прекрасно понимая, что причиняет боль. А Натан все равно оказался прав.

Руфус выпрямился и потянулся. Эта нехитрая процедура всегда помогала ему восстановить внутреннее равновесие. Трогать связного смысла не было. Оставив вещи, Сэр Тангл бесшумно выскользнул из комнаты и полетел вперед по коридору, стараясь держаться под самым потолком, чтобы ничего не задеть.

Горевать по Маркусу глупо, но и радоваться его смерти что-то не тянуло. Руфус чувствовал себя застывшим в воздухе между молотом и наковальней. Предстояло решить, как относиться ко всему этому.

Сапоги коснулись пола перед высокими каменными дверьми; надписи на них Руф читал неоднократно, поэтому не мешкая приложил руку к едва заметно гудящей поверхности.

– Я готов взглянуть в глаза прошлому, – произнес он, и створки медленно, точно нехотя, поползли в стороны.

Все-помню Галерея уходила вниз под уклон и заканчивалась пустой стеной, закрытой тяжелой иссиня-черной бархатной занавесью, расшитой серебряными звездами от огромных до крошечных. По боковым стенам тянулись вереницы счастливо-улыбающихся детских портретов, заключенных в разномастные рамочки.

Эта галерея сама решала, что ей повторять эхом, а что оставить без внимания. Так шаги будто утопали в вязкой тишине, но стоило выкрикнуть имя, как его подхватывали многие и многие голоса.

– Штэйнфол Маркус Адам, Танцор! – Галерея отозвалась звонким эхом.

Занавесь дрогнула и распахнулась. По пустой стене быстро скользила картина в простой черной рамке, пока не остановилась напротив Руфуса. Здесь Штэйнфолу четырнадцать, не больше. Живые карие глаза, открытая детская улыбка, темные густые волосы, зачесанные назад, бледная родинка над левой бровью, – сколько раз Тангл приходил к этому портрету…