Сердце, в котором живет страх. Стивен Кинг: жизнь и творчество

В то время Тэбби, Стив и Наоми жили в снятом напрокат жилом трейлере на трассе номер два в Хермоне, примерно в семи милях от школы. На работу и обратно Стив ездил на «бьюике-спешл» 1965 года выпуска. Каждое утро, перед тем как повернуть ключ в замке зажигания, он скрещивал пальцы на удачу, умоляя, чтобы эта развалюха завелась — машина держалась на честном слове, клейкой ленте да проволоке.

Казалось бы, все складывается неплохо: Кинг стал учителем английской литературы и наконец мог использовать полученные в колледже знания, — но очень скоро он обнаружил, что совсем не так представлял себе жизнь преподавателя. «Я-то думал, что, преподавая в школе, гарантированно обеспечу семью и заживу как типичный представитель среднего класса. Я и не догадывался, что школьные учителя ведут настолько жалкое, полунищенское существование, — признается он. — Как будто к ушам подсоединили кабель и высасывают из тебя все соки. Пришел домой, проверил тетради — и уже никакого настроения писать. Мы планировали купить машину, собирались зажить по-человечески, и вдруг нате вам — выясняется, что учителю живется хуже, чем работнику прачечной».

Чтобы справиться с разочарованием, Стив стал подмечать, как себя ведут ученики. Домой он ехал, перебирая в уме свежеподсмотренные истории и яркие новые идеи, которые его подопечные подсказали ему в этот день (порой даже приходилось слегка помучить их на уроках — само собой, всегда беззлобно и с юмором).

Время от времени он мог припугнуть тех, кто филонил на занятиях, пригрозив им необычным наказанием. «Когда я проходил здесь практику, мой инспектор применяла особое, проверенное средство для „класса живых мертвецов“, — рассказывал притихшим ученикам Стив. — Допустим, она задала вопрос: „Кто мне подскажет, чем была вызвана глубокая депрессия Вилли Ломена из „Смерти коммивояжера“ (пьесы, вышедшей из-под пера знаменитого американского драматурга Артура Миллера)?“ Если через пятнадцать секунд никто не поднимал руку, она снимала туфлю. Через тридцать секунд — вторую. И так далее. До молнии на платье обычно не доходило: к тому времени кто-нибудь обязательно да вспоминал, что он думает о депрессии Вилли Ломена».

В перерывах между преподаванием, проверкой тетрадей и общением с Тэбби и дочерью Стив по-прежнему отыскивал время и возможность сосредоточиться, чтобы приступить к написанию романа, однако вскоре обнаружил, что короткие рассказы куда выгоднее и надежнее — по крайней мере в краткосрочной перспективе. Он по-прежнему поддерживал связь с Биллом Томпсоном из «Даблдей», но, после того как его заставили основательно перелопатить два романа, которые в итоге завернули, решил сосредоточиться на рассказах для мужских журналов: он мог заработать от двухсот долларов и выше всего за несколько часов.

Помимо изданий «Кавальер» и «Адам», Кинг сотрудничал с такими журналами, как «Чувак», «Джентльмен», «Бюст», «Шик» и «Гэллери». Когда он сообщил матери, что его сочинения пользуются спросом, та обрадовалась и, само собой, захотела купить журнал с рассказом сына. И хотя, в отличие от других авторов, Стив писал не порнографию, которой пестрел каждый выпуск, а ужастики, он не хотел, чтобы мать знала, в какого рода журналах публикуется ее сын. Поэтому Тэбби делала ксерокопии напечатанных рассказов, предварительно заклеив поля с кричащей рекламой фильмов для взрослых, смазки и секс-игрушек, как правило, обрамлявшей страницу с текстом.

На самом деле, в редакциях так высоко ценили его труд, что даже предлагали попробовать писать порнографию; в конце концов, за «клубничку» платили больше, чем за ужасы. Стив набрался храбрости и честно попробовал, но ничего не вышло: в эмоциональном инструментарии писателя не нашлось места для эротических фантазий. Где-то на пятидесятой странице он наконец сдался. «Слова были на месте, но я просто не мог себя заставить писать этот бред. Я валялся от смеха, — рассказывал Кинг позднее. — Еле-еле смог добраться до места, где близнецы занимаются сексом в придорожной пыли».

По его словам, дело было не в самом сексе — преданный семьянин, Стив испытывал неловкость, когда приходилось писать о разврате. «Когда состоишь в прочных моногамных отношениях, сложно сочинять сексуальные сцены, которые выглядели бы правдоподобно, воздействовали на читателя и при этом не выпадали из сюжета. Сцены секса выходили поверхностными, словно притянутыми за уши, — жаловался он. — Как, уже две главы никто не трахался? Надо срочно втиснуть сюда сексуальную сцену!»