Сердце в огне (СИ)

— Возможно, Глеб, возможно… И ты это прекрасно знаешь…

И опять ее фраза прозвучала, как простая констатация факта. Никто с ним не собирался ничего обсуждать или спорить. Руководство к действию озвучено. Перспективы обозначены. Что еще надо?

Волна ярости заставила Глеба вскочить с места. С грохотом повалился на пол стул, а вместе с ним куртка и портфель. Посетители осторожно повернулись на шум. Из-за стойки выглянул встревоженный бариста. И только Анна осталась безразлична. В ее глазах не мелькнуло даже любопытства. Как будто ей всё равно. Глеб зло скривил губы, скрипнул зубами и, подобрав с пола вещи, вылетел из зала. Анна усмехнулась, взяла с блюдца крошечную чашечку, и не спеша сделала глоток.

***

Робко пробрался в комнату сквозь голубые занавески утренний свет. Разогнал по углам сумерки, напоминая, что он вестник солнца, не желающего появляться из-за низко повисших облаков. Женя открыла глаза и с удивлением оглядела деревянные стены, кровать с незнакомым постельным бельем, высокую этажерку с полками, где сиротливым комочком лежали ее джинсы. Кофта висела на спинке стула, примостившегося под окном. Вспомнив, где находится, прислушалась. Тишина. Как будто все вымерли и осталась она одна на краю земли.

Женя не шевелилась. Ей показалось, что за ночь она так и не отдохнула. За стеклом раздалось тихое царапанье, а потом слабый и какой-то почти деликатный стук. Женя приподняла голову. У окна прыгала небольшая круглая птичка, похожая на воробья. Только в отличие от вечно тощих городских воробышек, эта была пушиста и черноголова. Любопытным глазом она покосилась в дом, клюнула еще раз в стекло, а потом вспорхнула и перелетела на тонкую голую ветку деревца. Закачалась, как на качели, завертела длинным хвостом.

Женя потянулась и вылезла из-под одеяла. Ноги коснулись приятного теплого пола. Как была, в длинной майке, она прошлепала к окну, чтобы хоть глазком увидеть, где она очутилась. Вчера ничего было не разглядеть, да и не было сил, приняла душ и рухнула в кровать, как пьяная.

Окно выходило на небольшую возвышенность с поникшей травой. «Летом, наверное, красота! Цветет всё…» — подумала Женя и пожалела, что оказалась здесь поздней осенью. Не подумала, что до лета могло произойти много всего, а самое главное, если бы она узнала, что под ником Апелла скрывается Михаил, ни за что бы сюда не поехала.

Домик, в котором ее поселили, был совсем небольшим. Маленькая спальня, гостиная с кухней, душ с удобствами и крошечная прихожая. Была еще лестница на чердак, но что там, Женя исследовать не рискнула. Ее чемоданы мирно стояли у двери. Михаил свое обещание выполнил.

Не терпелось оказаться на улице. Натянув свитер потеплее, плотные брюки и тонкий пуховик, Женя потянула дверь и вышла на небольшую веранду с плетеными креслами. Мягкие подушки в них были покрыты слоем влаги. Женя тронула пальцами прозрачные капельки, повисшие на веточках молодой ели. Мелким градом они сорвались вниз.

С одной стороны от дома стояла зеленая стена леса, чуть вдалеке виднелась еще одна постройка, а всё остальное тонуло в густом молочном тумане. Женя вытянула руку, ей показалось, что она может пощупать и оторвать кусочек серой ваты, клубящейся в нескольких шагах от нее. Снова поразила тишина. Только из леса доносился скрип и щелканье деревьев.

— Доброе утро! — раздался бас справа.

Женя подпрыгнула. В белесой пелене проступили массивные очертания мужской фигуры. Ярко-желтая куртка напоминала спустившееся на землю солнце.

— Как спалось? Я заварил свежий чай. На это раз с брусникой и шиповником.

Голос звучал горделиво. Женя улыбнулась: Михаил запомнил, что она не пьет кофе.

— И оладьи тетя Саня нажарила. Идем?

Из густой взвеси просунулась широкая мужская ладонь. Женя улыбнулась. В животе заурчало. Она легко сбежала со ступенек и подала руку. Куртку Михаила хоть и видно, но вдруг потеряет из виду, а в этом белом молоке ничего не видать. Ее ладошка утонула в шероховатой, но приятно теплой ладони. Мужской палец на мгновение легко пробежался по тыльной стороне, как раз там, где были следы от ожога. Женя напряглась, но прикосновение уже исчезло. Никакого смущения она при этом не испытала. Она уже привыкла оправдываться перед всеми за свои шрамы, объяснять, что произошел несчастный случай, что она не болеет и незаразна. Привыкла к быстрым, вскользь взглядам, когда человек делает вид, что вовсе только что и не разглядывал ужасные, но такие притягательные в своей некрасивости следы. Не гадал: как это случилось? И не жалел: вот не повезло… а ведь была симпатичной…

Впервые за долгое время, в аэропорту, а потом в машине, у озера с лебедями и сидя в повозке, которую волочил Яшка, Женя не чувствовала себя прокаженной.

Она даже не хотела задумываться, как так получилось? И когда вернется постылое чувство жалости к себе и злости на всех, что они-то остались с красивой кожей. Ощущение мира и покоя в душе было таким светлым, что было боязно его вспугнуть, как вчерашних лебедей, доверчиво толпившихся у берега.

— А где Яшка? — вдруг замедлила шаг Женя.