Сердце в опилках

Женька не успел закрыть рот. С его оттопыренной руки свисал так и не замотанный бинт. Заранее заготовленный Женькин вопрос о том, «где, мол, её Пьеро?» глупо повис в воздухе и тут же, рухнув, бесславно разбился о земную твердь мощного хохота партнёров.

— Ну, что, кавалер, получил дагестанский кинжал в ж..! — полётчики «ржали» над Женькой, похлопывая его по плечу. — Сходи в медпункт, помажь зелёнкой! Ха-ха-ха!..

Со следующего дня, встречаясь за кулисами или в буфете, Женька подчёркнуто приветствовал Мальвину не иначе как по имени и отчеству. Абакарова-старшая удивлённо вскидывала брови, а дочь, скромно потупив взор, загадочно улыбалась в пол…

…Чернявый и кареглазый Сашка Галдин поправлял подпругу на своём жеребце Рубине. Тот специально напрягал брюхо, чтобы сильно не затягивали. Он всегда так делал. Галдин шлёпнул ахалтекинца по животу и тут же подтянул пряжку сбруи до нужного отверстия.

— Похитри у меня, мешок с сеном! Я с тебя падать не собираюсь! — Галдин изобразил строгость. Мимо, разминая лошадей шагом, неторопливо проехали один за другим вечно серьёзные таджик Шукур и осетин Алан.

— Сашка, а ты кто по национальности? — хитро прищурил глаз подошедший к Галдину Женька из полёта, по пути тоже разминаясь. Он подпрыгивал, делал круговые движения руками, разминал корпус, плечи, кисти. Полётчик явно имел ввиду наполеоновский, с крутой горбинкой нос Галдина, вынашивая какую-то очередную хохму, чтобы размять и язык.

— Да я уже и не знаю! Полгода у Зарипова был узбеком, теперь вот — осетин.

— Хохол он с Подола! — проезжая мимо на Гранате выдал «тайну» Шамиль.

— Ой, ой, а сам-то! Тоже мне «осетин» из Татарии!..

— Мм-да-а, ребятки, — протянул белобрысый полётчик, — Тут, наверное, у вас у всех не обошлось без османского «водолаза»! — Женька намекнул на известное произведение Булгакова и исторические коллизии мироздания.

— Ладно, «космополиты безродные», манэж вас всэх сэйчас прымирит, станэте родствэнниками! — со своим неподражаемым «вкусным» акцентом подвёл итог «национальной» дискуссии Казбек. Он и сам толком бы не ответил на вопрос, сколько горских кровей течёт в его жилах и откуда у него такой странный для осетина акцент.

— Захарыч! А Вы что молчите? — решил всё-таки долить масла в огонь Женька, дабы мажорный «тонус» закулисья не увядал перед работой. — Вам какие национальности больше по душе?

Захарыч широко улыбнулся. У него было явное желание опростоволосить «провокатора» и даже уже что-то веретелось на языке. Он понимал, что в мире цирка национальный вопрос никогда не стоял — так сложилось исторически. И теперешний разговор — был не более, как весёлый трёп для поднятия настроения. Цирк — всегда был одной семьёй, одной нацией и народностью.

— Я различаю только две национальности: — начал Захарыч. Все напряглись, и даже лошади подняли уши торчком. — Это — Хороший Человек и Плохой!..

Молодёжь, с одобряющим: «О-о!» захлопала в ладоши и разошлась по своим местам. «Поточив зубы», каждый продолжил готовиться к своему выходу на манеж. Женька, так и не «попив крови», пока было время, пошёл выискать дальнейший объект для своих шуток.

Глава двенадцатая

Пашка просыпался рано утром легко и с удовольствием, во сколько бы он не ложился накануне. Традиционно открывал створку окна, проветривал комнату и обязательно трогал лист клёна, как бы здороваясь с ним «за руку». Вдыхал полной грудью утреннюю свежесть, потягивался, улыбался! Говорил «доброе утро» кусочку неба, которое не загораживал могучий клён, приветствовал солнце и начинал делать зарядку. Последнее время для него каждый день был праздником — мир обрёл краски, запахи и смысл…

— Пашка, блин, не май месяц! Закрой окно — дубак!

— Да ладно тебе, рыжий, ты чего — плюс на улице! В комнате дышать нечем!

— Заморозить хочешь? Я же южанин!

— Не ври! Ты говорил, что с Северного Кавказа!

— А я тебе чего твержу — с Кавказа! — Славка продирал глаза и высовывал нос из-под двух одеял. Он ухитрялся замерзать даже летом.

— Так ведь — с Северного! Подъё — ём! — командовал Пашка, сдёргивая с рыжего все его покрывала. На кровати, свернувшись жалким калачиком, трепетало и орало благим матом белое с синюшным оттенком худощавое тело конопатого Славки.

В стенку забарабанили с текстом, отнюдь не желающим доброго утра!..

— Вставай по-хорошему! А то злые дядьки из полёта быстро тебя научат летать… в окно! Рыжий, подъём! На работу опоздаем!..

…— «ЧБ», добрось! Люба, блин, ну, докрути! — жонглёр Володя Комиссаров, всё больше заводясь, никак не мог добиться сегодня от партнёрши по номеру, и одновременно жены, чётких бросков. Булавы летели вяло, с недокрутом.

— Володя, ну нет сил у меня сегодня, хоть режь! «Дела» у меня…

— Какие ещё, на хрен, дела? Сейчас репетиция!

— Ты, Комиссаров, тупой? Какие ещё «дела» бывают раз в месяц, — женские!..

— Тьфу ты, блинство! Только этого ещё не хватало!

— А тебе что — хотелось «залёта»? — Люба с вызовом встала в позу «руки в боки».

— Вечно у тебя, «ЧБ»!..

— «Вечных» у меня нет — только месячные! Дурак ты, Комиссаров!..

— Ну и что будем делать? Вечером работать!