Сердце в опилках

— Так что, Павлуха, ещё немного и заберу тебя отсюда домой. Нечего тут этим воздухом дышать! Конюшенный дух тебя враз поставит на…, хм, «копыта»! Ну, мне пора, а то там «дитя» без глазу. Да, кстати, тебе от Крали привет!

Пашка хмыкнул, от кольнувшей боли прижал руки к корсету и сделал нерешительное движение «спросить-не спросить». И всё же, пересилив себя, с робкой надеждой, тихо спросил:

— И всё?..

— Ах, да, чуть не забыл! — Стрельцов сделал лицо заговорщика — от Валентины тебе тоже привет! Ждёт твоего возвращения…

Самое главное Захарыч придержал напоследок. Он испарился, как добрый безбородый старик Хоттабыч, исполняющий самые заветные желания, оставив после себя в палате стойкий запах лошадей и цирка.

Пашка, улыбаясь, сидел на кровати и смотрел в потолок. За окном, разрывая пелену туч, выглянуло осеннее солнце…

Глава двадцатая

Захарыч стоял перед доской авизо и чуть ли не скрипел зубами. Там висел свежий приказ о строгом выговоре Захарычу и Пашке с лишением всех премий и надбавок за очередное нарушение норм техники безопасности. Ставился вопрос об увольнении Пашки Жарких после его излечения.

— Привет, Никита Захарович! Читаешь? Читай, читай! — Послышался знакомый баритон. Сзади подошёл инспектор манежа Александр Анатольевич. — Вы мне со своими «трюками» вот где сидите! — «А.А» резанул ребром ладони себе по горлу. — Легче повеситься, чем с вами…

Захарыч не дал тому договорить:

— Ты что творишь! Парень сделал свою работу, лошадь спас! Не испугался. Другой бы плюнул, а этот жизнью рисковал! — сказал Захарыч, стиснув зубы, чтобы не сорваться на крик.

— Вот именно! Кто бы отвечал, если бы этот пацан погиб, кто? Молчишь! Я добьюсь, чтобы его вообще уволили. Таким не место в цирке! — строгим начальническим тоном подвёл итог разговору инспектор манежа.

Захарыч побагровел:

— А тебе место? Когда-то ты был нормальным человеком. Ты, Саша, — не «какашка». Ты — говно! — и уже с нескрываемой угрозой в голосе напоследок закончил:

— Уволишь? Только попробуй!..

Ошарашенный словами Захарыча, которого он безмерно уважал как человека и как первого, когда-то, своего наставника, «А.А» стоял, открыв рот, не зная что сказать. Его словно неожиданно ударили сзади по голове. За долгие годы знакомства, он впервые видел Захарыча таким. Инспектор манежа, распираемый противоречивыми эмоциями, с застрявшими в горле словами, смотрел вслед уходящему старому берейтору. Он задавал себе один и тот же вопрос, на который не находил ответа:

— Что это было?..

Александр Анатольевич, немного придя в себя, вошёл в инспекторскую. По стенам его рабочей комнаты были развешены фотографии известного народного артиста, работающего со слонами. На старых карточках был запечатлён молодой «А.А» в ассистентском костюме. Тут же в рамочках висели изображения Александра Анатольевича уже в инспекторском фраке. Это были портреты красивого человека средних лет с артистической внешностью и статью, который добился успехов в этой профессии и теперь котировался в «высшем эшелоне» цирковой иерархии.

Он привык, чтобы его приказы исполнялись точно и немедленно. Командирский тон, выработанный с годами, помогал ему в ежедневной работе. Ответственности в его жизни хватало с избытком. Как шутили старые инспектора, определяя «прелести» своей профессии: «Спереди манеж — сзади решётка…»

В компетенции «А.А.» никто не сомневался и возражать ему никто не смел. Это был бесспорный авторитет. Сегодняшний случай вывел его из привычного душевного равновесия и выбил из «наезженной колеи». В таком тоне с ним давно никто не разговаривал. Инспектор манежа кипел внутри, прокручивая сцену разговора:

— …Надо же — мне! И кто! Какой-то… — тут «А.А.» сам себя остановил. Захарыч под категорию «какой-то» не подходил никак.

Внутри всё ещё клокотало. Инспектор сжимал и разжимал кулаки, метался взглядом по стенам. Вдруг он задержался на старой карточке, где они с Захарычем, более четверти века назад сфотографировались на конюшне: могучий, ещё темноволосый Никита Захарович Стрельцов и «длинноногая жердя» — «А.А». Последний скрестил на груди веник с совком и изображая череп с костями, высунул язык. Здесь нынешнего Александра Анатольевича вряд ли бы кто узнал…

— … Дядь, я цирк люблю! Возьмите меня к себе. Я хоть что буду делать, только возьмите!.. — высокий худощавый парень жалобно смотрел на статного черноволосого берейтора, как на циркового бога.

Захарыч по своим нуждам пришёл на кожевенный завод в одном из сибирских городов. Молодой парень — «пэтэушник» дёргал Захарыча за рукав и не отходил ни на шаг.

— Как звать-то, герой? — Захарыч с интересом и какой-то жалостью рассматривал паренька.

— Александр Анатольевич! — почему-то полностью представилась «длинноногая жердя», как сразу окрестил его про себя Стрельцов.

— Ух, ты, — Анатольевич! Хм, когда-нибудь начальником станешь… Ну, что, Сашка — «а-ашка», готовь документы, пособлю…

Так будущий «Александр Анатольевич», с лёгкой руки Захарыча, попал в цирк «со стороны конюшни» и получил своё второе сокращённое имя «А.А».