Сердце в заложниках

На лице Энджи, осунувшемся и усталом, загорается оскорбительное возмущение.

– Хочешь сказать, что это я виновата? – цедит она намного тише. – Посмеешь сказать, что твоя драгоценная оказалась в опасности из-за меня? Имей совесть, Оуэн. Я хотела поговорить с ней, узнать, сколько ты от нее скрыл. – Голос Энджи сходит на шепот, но чем тише этот голос, тем яростнее он звучит. – Насколько она готова к тому, что Карла Мерфи, ее единственного родного человека, собираются засадить за решетку со дня на день силами конторы, в которой ты работаешь! Не об этом ли с тобой говорил босс, а? Не это ли задание тебе дали?

Я пытаюсь ответить хоть что-нибудь, но слова встают поперек глотки. Потому что все, что сказала Энджи, правда.

– Я говорила тебе, Паркер. Я предупреждала. – Она разочарованно покачивает головой. Эти слова окончательно добивают меня. – Не думала, что жизненный урок настигнет тебя так скоро.

– Какой, к черту, урок?..

Ненавижу, когда она говорит вот так свысока, как будто намного старше и опытнее меня.

– Об ответственности и мозгах, Оуэн, вот какой урок. – Ее взгляд стреляет в меня больнее любых пуль, холодный и острый. – Ты заигрался в своей инфантильности. Добро пожаловать в реальность, братец.

Ненавижу, когда она настолько права.

Сердце трещит по швам. Кажется, что я чувствую это физически, взаправду. Меня снова омывает отвратительным ощущением стыда и желанием содрать с себя одежду и встать под ледяной душ. Не издав ни звука, я разворачиваюсь и бью ногой металлическую скамью, которая с мерзким скрежетом скользит по старому кафельному полу.

В другом конце коридора молодая медсестра идет рядом с высоким мужчиной, что-то тихо ему рассказывая. Сфокусировав взгляд, я чувствую, как на мои губы наползает жуткая, почти истеричная улыбка.

Потому что прямо по коридору я вижу Карла Мерфи. Он, вежливо кивнув медсестре, скрывается в кабинете главврача. Мерфи даже не видит меня. Деловой, спокойный, сосредоточенный. Никакой паники, никакого скандала. Даже кругов под глазами. Ничего нет.

Пожалуй, чьи-то мозги на стене будут смотреться все-таки соблазнительнее, чем мои.

Делайла

Нет ничего хуже, чем приходить в себя из этого спасительного бессознательного омута. Грань реальности и забвения незаметно стирается, мое сознание перекатывается между этими двумя сторонами, как шарик пинг-понга. Я не сразу понимаю, почему настолько трудно дышать, пока не ощущаю где-то глубоко в горле мерзкую трубку.

– Сейчас я отключаю аппарат, – раздается мягкий женский голос. – Дышим, дышим. Раз, два, три. Давай, умница.

У меня не с первого раза получается сделать вдох. Я давлюсь и кашляю, пока медсестра наконец убирает инородный предмет аппарата жизнеобеспечения из моего рта. Боль растекается по всему телу, выжимая из меня хриплый стон.

Хочется обратно. В темноту и тишину. Где нет ничего, особенно этой адской, саднящей боли.

Понемногу я прихожу в себя. Медсестра носится со мной, как курица с яйцом, и одновременно с проверкой показателей постоянно о чем-то тихо болтает – видимо, чтобы отвлечь и заставить мой мозг соображать, воспринимать информацию. От ее монотонного ласкового бубнежа моя голова начинает болеть только сильнее.

Воздух пропитан специфическим стерильным запахом больницы. Свет холодных потолочных светильников заставляет глаза слезиться, я хочу попросить выключить его, но понимаю, что меня не послушают. Да и говорить я не могу, горло свербит так, что даже дышать неприятно.

Спустя какое-то время медсестра наконец отходит от меня, услышав, как открывается дверь. В палате появляется кто-то еще, но у меня нет сил даже повернуть голову. Я просто жду, когда этот человек подойдет ближе.

Не знаю, кого я ожидала увидеть. Но это оказывается Карл.

Все-таки он прилетел.

Я не могу определиться с тем, что чувствую. Когда Карл садится на край койки и смотрит на меня с тревогой и раскаянием в глазах, на моих собственных наворачиваются слезы. Черт… пожалуй, я рада, что он здесь. Больше, чем готова признаться себе.

Он проводит со мной почти два с половиной часа. А когда кто-то стучится в палату и уведомляет дядю о каком-то важном звонке, он отзывается холодным «подождут».

Это лучше, чем «прости меня, Делайла, мне надо срочно идти». Лучше, чем любые разговоры о неправильных приоритетах. А то, что я слушаю его и беззвучно плачу, наверняка тоже лучше, чем «прощаю тебя».

Я вряд ли смогу вернуться к жизни под теплым крылом Карла. Да и не хочу этого. Даже с учетом того, насколько жуткие события произошли. Мне легче просто от того, что он здесь, приехал и тратит часы напролет, чтобы просто побыть со мной и поддержать.

Удивительно, но Карл не задает вопросов о том, что случилось. Лишь упоминает, что будет вместе со мной общаться с полицией и другими… службами. Тугой узел тревоги заседает в желудке, я уже предчувствую, какие тяжелые последствия будут у всей этой истории.

Лишь оставшись одна, я оказываюсь наедине со своими мыслями. Из-за действия препаратов они ворочаются лениво, переплетаются между собой, и мое внимание не задерживается ни на одной из них.