Сердце ведьмы

– Когда ты покинула эти места я стал иногда помогать местным, чем дальше, тем больше. Со временем совсем прятаться перестал и страждущие потянулись вереницей. Пары дней не проходило, чтобы кто-то недужный или хворый не пришёл. О том прознал местный граф и приехал ко мне вместе с управляющим своим, и потребовал с меня дань. Мол, раз живу на его земле и лечу, то должен десятину и ему, и в церковную казну. Вначале я по-хорошему пробовал откупиться, даже вылечил дочку его, но чем больше делал и денег давал, тем больше требований возникало, а потом и вовсе граф начал инквизицией грозить. Пришлось мне наложить заклятье, чтобы дороги ко мне найти не могли, на это граф удумал охранников послать вместе с одной хворой увязаться и дорогу отметить. Тропу я сбил, конечно, а его отряд в болото завёл. Тогда он местным пообещал, что денег даст, если прорубят они торную дорогу до самого моего дома. На деньги охотников нашлось много, все сразу забыли сколько помогал я им, дорогу хоть и не быстро, но справили. Напоследок им женщина, что лечить ко мне ребёнка принесла, помогла. Бечеву к дубу у дома привязала и как вышла к строителям конец её отдала, а мне то и в голову не пришло, проверить двор после её ухода. Хорошо ворон предупредил, что местные близко подошли, ушёл я до того как охранники графа подоспели. Собак несколько раз по следу пускали, пришлось их в топь уводить. Потом дом сожгли, а тех местных, которые не участвовали в строительстве дороги и отказывались меня искать, перед этим в него затолкали. Думали, выйду я их спасать. Я не вышел, помог им побыстрее с жизнью распрощаться, задохнувшись в угаре, после чего проклял это место и ушёл сюда.

– Скажи, с чего граф на тебя так взъелся. Вот не поверю, что без причины. Что-то было…

– Было, конечно, – старик неприязненно хмыкнул. – Амина, девчушка местная, ко мне ходила, по хозяйству что-то помочь, а я в травах её учил разбираться, она сирота была, жила у дяди на мельнице, он не особо её опекал, но и не притеснял. Куском хлеба не попрекал и из дома не гнал. Так вот, влюбилась она в графского ловчего, и тому она глянулась, посватался он за неё, мельник с удовольствием согласие дал, повенчались они, и вроде всё хорошо должно было быть у них, только граф её на первую ночь к себе затребовал, и молодой муж её к нему привёл. А Амина девушка гордая была очень, сначала графа просила её не трогать, а когда не помогло это, оглушила его канделябром и сбежала. Сбежала, как ты понимаешь, ко мне. Я приютил, потом отвернул собак, что по её следам пустили, и отвёл подальше. И вроде забылась эта история, посчитали все, что в болотах сгинула, только повадился ко мне тот ловчий ходить, вроде как по надобности какой-нибудь, а сам всё о любви своей к ней вещал, и что найти её надеется, и что защитил бы, коли нашёл. Ну и купилась Амина на эти разговоры, – тяжело вздохнув, старик отвернулся.

Потом после некоторого молчания продолжил:

– И ведь говорил ей, говорил, что врёт шельмец, запрещал выходить к нему, запирал даже. Но любовь штука коварная, не доглядел как-то, и сбежала она к нему. Я над зельем поворожил, гляжу, а он к графу её снова повёл. Не поленился я, сходил к графу и попросил не трогать её, а продать мне за очень большой бриллиант. Глаза у графа разгорелись, как он камень увидел, взял его, но сказал, что проверить желает и просит сутки времени, чтобы ювелиру суметь показать. И на следующий день он мне либо камень вернёт, либо девушку отдаст. Ругаться мне с ним было не резон, и я дал ему это время, но предупредил, чтобы девчушку не вздумал трогать, если камень хочет себе оставить. Граф пообещал, но обещание не сдержал и поизмывался над ней вволю, правда сам насиловать не стал, а приказал раздетую и связанную на дворе выставить, где все желающие могли и насиловать, и бить, а потом велел мужу её едва живую ко мне на верёвке привести, мол, он её не трогал, как я и просил, а что дворовые его с ней творили, он за них не ответчик. А если я претензии ему осмелюсь высказать, разбираться со мной инквизиция будет. Я тогда разозлился сильно и велел ловчему передать графу, что коли дворовых своих он приструнить не в силах, то теперь и мужскому достоинству своему указчиком не будет. Сила она или во всём или ни в чём. И что он тоже, раз жену на поругание отдал, ни род свой не продолжит, ни удовольствие никакое не поимеет. После чего выпроводил его и закрыл дорогу ко мне заклятием. Амину тогда у себя оставил, вылечил, но лишь тело, душу вылечить не сумел, умом она тронулась… и от пережитого позора, и от того, что предал её тот, кому доверилась. Ходила как тень и тихо скулила, как собака от боли. А потом, выбрала время, когда в лес по делам ушёл, и на крыльце повесилась.

– Я так понимаю, ты до сих пор себя в её смерти винишь? – вглядываясь в глаза старца, спросила Миранда.

– Права ты, – кивнул он, – никак не могу смириться с тем, что не доглядел. Ведь мог в самом начале заклятье на неё наложить и пусть бы жила со мной и горя не знала. А так сгубила душу девчонка ни за что, ни про что.