Лил посмотрела на Фоссу, вид у нее стал какой-то виноватый. Она взлохматила волосы и отвернулась, словно собираясь с мыслями. За нее ответила Фосса.
— Здесь были люди, когда разрушали наши города, — глухим голосом проговорила она.
— Вы живете в городах?
Надо сказать, в моем голосе прозвучало недоверие. Фосса хмыкнула и ответила вопросом на вопрос.
— А где же нам жить?
Она запнулась, вздохнула, и добавила:
— Жили… Пока не пришли вы, — голос ее прозвучал совсем глухо.
— Мы? — опешила я. — Но мы никогда… Мы жили в замке… Я не покидала герцогства всю жизнь, только дважды, на дебют Виталины и Микаэлы, ко двору…
Фосса криво усмехнулась, пожимая плечами.
— Значит, похожие на вас, — сказала она. — Пятеро моих сыновей… Погибли.
Она ушла вперед.
— Фосса из тех, кто помнит этот город. И битву. Битву свободного народа с человеческими захватчиками. Тогда свободным удалось вытеснить людей на их земли. Стая Семи Лесов, кланы, стоящие плечо к плечу. Когда-то мы были силой. Я не помню этого. Я родилась уже в смутное время. Мать рассказывала, пока я была щенком. Я плохо помню, была совсем маленькой.
— Почему не расспросила мать потом?
— Потом и матери вышли на тропу войны. И вернулись с нее немногие. Наши могут жить до трехсот лет. Но ты вряд ли встретишь кого-то старше сорока. Выжили единицы. Фосса одна из них.
— Сколько ей лет? — спросила я.
— Полтораста, или около того. Она одна из сильнейших. Она пережила нападение людей. Как поле черной прожорливой саранчи они ничего не оставляли на своем пути. Видишь эти развалины? Когда-то этот город был одним из красивейших мест Заповедных земель. Говорят, его строили по эльфийским проектам. В каждый кирпич вдыхалась любовь, в каждое здание. Да что там здание… Люди не щадили даже детей, ведь из них вырастают звери, воины, которые будут воевать за свой народ и свои земли до последней капли крови. Фосса помнит, как красных, орущих младенцев подбрасывали в воздух и нанизали на копья и пики, как фазанят, как нашим женщинам, после того, как натешились, выкалывали глаза и отрезали груди, потрошили утробы, как скоту на бойне.
Я икнула, утратив на какое-то время дар речи. Потом все же решилась спросить:
— А вы… Вы никогда не нападали на людей?
Лил фыркнула.
— А зачем нам это? Наши земли богаты и плодородны, мы не используем проклятую магию, которая уничтожает все живое, вытягивает соки с земли, опустошая ее богатства. Мы едины с землей, а значит, и с самой жизнью, что течет по жилам каждого дерева, каждой, даже самой крохотной, мошки. Мы сильнее, быстрее, смелее, мы более неуязвимы. Были. Пока не пришли вы, плодящиеся, как крысы, как насекомые и не принялись вытеснять нас с плодородных земель. Мы заключили с вами мир, уступив вам обжитые места… И что вы сделали с ними за какие-то сотни лет? Думаешь, я не вижу, как тебе все здесь внове? Деревья, целебная сила источника… Вы исчерпали богатства земли, и когда опомнились, принялись заново насаждать леса, возделывать почву… Но было поздно. Земля утратила свое богатство, и тогда вы вместо того, чтобы отказаться от проклятой магии, решили истребить нас и снова занять наши земли!
Никогда никто из оборотней не говорил со мной так много и эмоционально. Мне показалось даже, что в уголках ее глаз заблестело, словно капли росы на желтых листьях, но Лил быстро заморгала, поднимая лицо к небу, и я смущенно отвернулась.
Я вспомнила святые писания, картинки, на которых страшные оборотни пьют кровь младенцев, и обмазываются ей для своих страшных ритуалов… Как звери скачут в диких танцах вокруг костров, размахивая отрубленными человеческими головами. Церковь и все святые писания учат, что оборотни — дети дьявола, само его воплощение на бедной грешной Земле. Страшные, дикие каннибалы, поедающие людей и друг друга, опасные животные, подлежащие истреблению, пока они не пришли и не истребили нас… Но здесь я пока ни разу не видела ничего подобного. Оборотни — конечно, дикие, непонятные, страшные. Но они не едят друг друга и людей, это, пожалуй, точно. А еще они любят своих детей, и вряд ли причинили бы вред чужим. И я… Чужачка, но вопреки всем учениям церкви, все ещё жива.
— Но нам всегда говорили, что к войне призываете вы, — пробормотала я.
Лил обернулась и невесело усмехнулась, она уже успела взять себя в руки.
— А как Церкви ещё призывать вас воевать с нами?
— Но как же это… — начала было я, когда раздался недовольный голос Виллы.
— Если исторический экскурс окончен, извольте идти быстрее!
Мы обогнули лестницу в тысячи ступеней, стремящуюся в самое небо, нырнули в узкий проход между развалинами.
Вилла дернула меня за рукав, приложила палец к губам и перешла на бег.