Сердце волка

— Я не имею к этому нападению никакого отношения, — уверял Штефан. — Это ведь было бы с моей стороны просто глупо. Хальберштейн показалась мне вполне благоразумным человеком. Она отнюдь не вела себя враждебно и не давала повода думать, что будет вставлять нам палки в колеса. Зачем же мне было прибегать к таким методам?

— Вот об этом мы вас и спрашиваем, — пояснил Вестманн, а Дорн добавил:

— Дело в том, что нападавший знал не только ваше имя, но и имя вашей супруги, имя девочки, да и вообще кучу всяких деталей, которые он мог узнать только от вас.

— Я понятия не имею, кто он такой и откуда он все это знает, — сказал Штефан.

И вдруг у него в голове мелькнуло одно предположение.

— Подождите… возможно… возможно, что…

На лице Дорна не дрогнул ни один мускул, а вот Вестманн, оживившись, уставился на Штефана:

— Ну и?

— Я не уверен на сто процентов, — начал Штефан, — но… когда мы разговаривали в кафетерии — моя жена, мой шурин, Хальберштейн и я, — прямо за мной кто-то сидел.

— Наверное, наш таинственный друг, — насмешливо произнес Вестманн. — Тот самый, которого вы никогда до того не видели.

— Я уже сказал, что не уверен на сто процентов! — Штефан говорил довольно агрессивным тоном. — Я тогда не обратил на это внимания. У меня были более важные проблемы, неужели непонятно? Однако теперь мне кажется, что… это мог быть как раз тот парень.

— Как все у вас сходится! — воскликнул Вестманн.

Дорн по-прежнему молчал.

— Возможно, это не было случайностью, — Штефан продолжал развивать возникшую у него мысль. — Может, он меня выслеживал. Я уже сказал вам, что невольно обратил на него внимание в приемном отделении больницы. Он очень странно на меня посмотрел.

— Ну да, конечно! — с иронией заметил Вестманн. — Он пошел вслед за вами и подслушал ваш разговор.

— А почему вам это кажется невероятным? — спросил Штефан. — Кто знает, что в голове у этого чокнутого? Может, он все это время подыскивал удобный случай, чтобы как-то на мне оторваться. Он вполне мог подслушать наш разговор, а затем пойти вслед за Хальберштейн, избить ее и при этом сказать, что это я послал его.

— А вам не кажется, что это все выглядит уж чересчур надуманно?

— Не более надуманно, чем заявление о том, что я его нанял, — возразил Штефан.

Он почувствовал, что к нему постепенно возвращается уверенность в себе. Внезапное появление Дорна и Вестманна и — еще в большей степени — звонок Масена нагнали на него столько страху, что он поначалу потерял всякую способность соображать. Теперь он пытался логически мыслить, хотя, конечно же, понимал, как могли отнестись полицейские к выдвинутой им версии, особенно если учесть, что даже ему самому она казалась надуманной. Тем не менее он продолжил:

— Именно так оно, по-видимому, и было: он подслушал наш разговор и затем пошел вслед за Хальберштейн.

Дорн секунд пять смотрел на него, не произнося ни слова и даже не моргая. Затем он сказал:

— Итак, вы утверждаете, что никогда раньше не видели этого человека и не нанимали его для того, чтобы он избил Хальберштейн или же запугал ее каким-либо другим способом?

— Разумеется! — воскликнул Штефан.

Дорн вздохнул.

— Хотелось бы мне верить вам, господин Мевес, — сказал он. Впервые с момента его прихода Штефан уловил в его голосе хоть какие-то человеческие чувства, пусть даже и не совсем те, какие ему хотелось бы услышать, — в голосе полицейского ощущалось разочарование, даже легкая досада. — Но видите ли, я в своей работе так часто имею дело с людьми, которые пытаются меня обмануть, что иногда мне трудно поверить и тем, кто говорит правду.

— Но я-то говорю правду! — заверил его Штефан.

— А если вы все-таки говорите неправду, — невозмутимо продолжал Дорн, — то имейте в виду: вам лучше во всем признаться. Кто знает, возможно, ситуация просто вышла у вас из-под контроля.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Штефан.

Дорн уже в который раз пожал плечами.

— А разве не могло быть так, что вы велели этому парню лишь немного припугнуть Хальберштейн? — рассуждал Дорн. — А он, выполняя ваше задание, просто немного перестарался?

— Что-о? — с негодованием воскликнул Штефан. — Вы с ума сошли?

— Даже если и сошел, то кое-какая способность соображать у меня все же осталась. — Дорн гнул свою линию. — Вы, видит Бог, далеко не первый, кто связывается с уголовниками, не осознавая при этом, что он, собственно говоря, делает. Если все было именно так, то вам лучше сказать мне сейчас правду.

— Так я и сказал вам правду, — выпалил Штефан. — Я не имею ко всей этой истории абсолютно никакого отношения.

— Если это действительно так, то почему вы тогда нервничаете? — спросил Вестманн.

— Потому что я считаю возмутительным то, что сейчас происходит, — ответил Штефан. — Вы являетесь ко мне домой, предъявляете мне какие-то нелепые обвинения и при этом еще хотите, чтобы я оставался спокойным?

— Мы всего лишь хотим узнать правду, — сказал Дорн. — И мы ее узнаем. Можете в этом не сомневаться.

— Ваши слова означают, вероятно, что-то наподобие «мы, приятель, все равно до тебя доберемся»? — сердито спросил Штефан.