– Гас Маккуин, мэм. – Он снял большую ковбойскую шляпу с загнутыми кверху полями и отвесил низкий поклон, который показался самоироничным, но одновременно и необыкновенно изящным для такого крупного мужчины. – У меня имеется ранчо в центре округа Танец Дождя, и я владею несколькими сотнями голов тощих коров. Кроме того я являюсь обладателем двадцатипроцентной доли в серебряной шахте, которая, по моим сведениям, не приносит ничего, кроме пустой породы и гумбо. Поэтому, полагаю, можно сказать, что мои перспективы относятся к разряду многообещающих, а мои предки... ээ, если среди них и не числится ни единого достопочтенного, то по крайней мере и ни одного известного мне, кто сидел бы в тюрьме. – Гас Маккуин опустил взгляд на шляпу, которую держал в руках. Он снова и снова поворачивал ее, пропуская мягкие поля сквозь пальцы. – Что же касается меня самого, я не претендую на звание святого, однако не лгу, не играю в карты, не пью виски и не бегаю за проститутками. Я никогда не выжгу своего клейма на чужом теленке и когда даю слово, держу его. И я...
Пальцы Маккуина сжали шляпу, словно он пытался подобрать слова, чтобы убедить Клементину: он больше, чем простой ковбой. Откуда он мог знать, что все в нем, по ее мнению, было замечательным, было воплощением мечты?
Но когда Гас снова посмотрел на девушку, его глаза смеялись.
– И обычно я не отношусь к тем дурно воспитанным грубиянам, которые ругаются в присутствии леди, пусть вам и удалось трижды вытащить из моего рта слово «черт» всего за несколько минут.
Клементина попыталась показать свое возмущение, но на самом деле хотела хлопать в ладоши, крутиться на носочках и смеяться от восхищения.
– С вашей стороны несправедливо, сэр, возлагать вину за свои грехи на меня.
– О, но именно вы во всем и виноваты. Поскольку я ни разу в жизни не наезжал на девушку красивее вас. И когда вы улыбаетесь... когда улыбаетесь, не знаю, как сказать, но это действительно что-то восхитительное.
Гас Маккуин был чудом. Его речь, и живость, и смех, и румянец на лице. И вся его стать: высокий, широкоплечий и сильный, каким и должен быть ковбой.
– А сейчас, когда я назвал вам свое имя, – продолжил он знакомиться, – почему бы вам не ответить тем же?
– Что? О, меня зовут Клементина... Клементина Кенникутт.
– И вы пойдете завтра смотреть, как я состязаюсь в гонке, мисс Клементина Кенникутт?
– О, нет, нет... Я не смогу.
– Конечно же, сможете.
Странное волнение забурлило внутри нее. Она снова не улыбнулась ему, но не потому, что не хотела.
– В котором часу назначена гонка, мистер Маккуин? – против воли спросила она.
– Ровно в полдень.
– Вы знаете, где находится церковь Парк-стрит? В квартале отсюда дальше по улице. – Смелость задуманного вызвала у Клементины головокружение, сделавшее тело легче воздуха, заставившее ее парить над землей. — Я встречу вас под вязами перед церковью Парк-стрит завтра в одиннадцать.
Гас водрузил шляпу обратно на голову и посмотрел на Клементину из-под защищающих от света полей так, что она не могла видеть его глаз.
– Ну, не знаю, правильно ли это, – сказал он. – Пока я не повидался с вашим отцом и не получил его разрешения ухаживать за вами надлежащим образом.
– Он никогда не даст вам такого разрешения, мистер Маккуин. – Клементина подчеркнула слова резким покачиванием головы, в то время как от мучительного разочарования горло сжало так сильно, что она едва могла дышать. – Никогда, никогда не даст.
Гас прищурился на нее, поглаживая усы подушечкой большого пальца. Клементина ждала, спокойно глядя на мужчину широко распахнутыми глазами. Ей хотелось увидеть эту гонку, а также хотелось и другого — заниматься с ним тем, что вызывает сжимающее живот волнение. Хотелось увидеть его снова, поговорить с ним и снова заставить его смеяться.
– Полагаю, – наконец произнес ковбой, – нам придется встретиться на ваших условиях. – Он протянул руку, и Клементина вложила в нее свою. Его ладонь была огромной и грубой и поглотила ее. Маккуин погладил большим пальцем по ее ладошке, словно знал о скрывающихся под перчаткой шрамах и пытался стереть их. – И еще одно... Вы выйдете за меня замуж, мисс Клементина Кенникутт?
Она напряглась и вытащила руку из его ладони. Что-то сжалось в ее груди, что-то, пронзившее ее насквозь до боли и оставившее после себя ощущение пустоты.
– Вы смеетесь надо мной.