– Она не сказала, надолго ли уехала?
– Не-а, не сказала. Но думаю, чертовски близко к тому, что насовсем.
Дрю поднялся на крыльцо, топая ботинками, которые вдруг сделались неподъемными, и не от одной только грязи. Под выступом крыши воздух был сухим, но прохладным. Дрю присел на сырой пол рядом с креслом-качалкой, упершись локтями в колени, и прислонился спиной к белой дощатой стене.
Ханна ушла. Бросила его.
Спустя какое-то время Дрю поднял голову и пристально посмотрел на Шило.
– Полагаю, она заставила тебя пообещать, что ты не скажешь мне, куда именно она уехала.
– Отправилась поискать местечко, где сможет воспитать своего ребенка и люди не узнают, что он ублюдок, и не будут думать о его матери как о шлюхе.
Шило с видимым удовольствием оттолкнулся ногой от пола, и кресло скрипнуло.
– Что, так и не спросишь, твой ли ребенок-то?
– Я чертовски хорошо знаю, что мой. – Дрю стукнул по колену кулаком, хотя ему хотелось вдарить по стене со всей дури. Или себе по башке. – Почему она мне не сказала?
– Может, думала, что ты попробуешь отговорить ее, попробуешь заставить оставить все по-прежнему. А ей, небось, неохота было проверять, удастся ли тебе уболтать ее.
– Чертовски верно, я бы отговорил ее! – Дрю провел по лицу ладонями снизу вверх, сдвинув шляпу на затылок. – Шило... скажи, Христа ради, куда она поехала.
Шило встретил его взгляд широко распахнутыми непроницаемыми, карими глазами, которые ничего не выдали Дрю.
– Так она ни словечка не обронила про то, куда едет, маршал Скалли. Вот те крест. Чай, слишком шибко себя убеждала, что не хочет, чтобы за ней кто-то погнался.
– Я бы женился на ней, даже без ребенка. Я ведь собирался сделать предложение...
Кресло-качалка опять скрипнуло.
– Угу. Как же. Жаль только, что из этого
Дрю уставился на пол между разведенных колен.
– Меня останавливали ее проклятые деньги. Одна из причин... Главная причина. У нее их чертовски много.
Шило мягко рассмеялся.
– Да, деньжат у нее предостаточно. Небось владеет доброй половиной этого городишки.
Дрю глубоко вдохнул. Ребра болели, будто после удара в грудь.
– Я просто никак не мог переварить мысль, чтобы жить за ее счет. За счет любой женщины.
– Да, вот на это дело мы с тобой сильно по-разному смотрим, маршал. Я-то всю жизнь ищу богачку, которая взялась бы содержать и ублажать меня до конца моих дней. И как только найду такую, то, не сомневайся, мигом брошу работать и буду целыми днями ловить рыбу, да дремать на солнышке. — Шило рассмеялся и опрокинул бутылку с сарсапарелью горлышком в рот, осушил в два больших глотка, затем причмокнул. – Ну и выпивать помаленьку, не без этого.
Он замолчал, вертя в руках пустую бутылку. Дождь стучал по крыше над головами мужчин.
Шило наморщил темный лоб, словно его обуревали мрачные мысли.
– Есть так много способов показать себя дураком, что, думаю, даже умный мужик хоть в какой-то да вляпается. Но только настоящий дурак станет повторять свои ошибки.
– Да я столько раз твердил этой женщине, что люблю ее, что слова совсем истрепались. В следующий раз, только увижу Ханну, не стану заморачиваться на разговоры. Велю ей закрыть варежку и выходить за меня замуж.
– Вот это уже другое дело!
– При условии, что увижу ее снова. При условии, что потащусь за ней, как бычок на веревочке...
Дрю никогда не относился к тем, кто не погнушается выпрашивать у женщины любовь. Он был слишком горд для этого, слишком уверен в себе в любых вопросах. Даже в трусости своей был уверен, получая тому предостаточно доказательств всякий раз, как спускался в шахту. Может, потому-то Ханна и оставила его — раскусила, что он лишь строил из себя мужчину.
Могли потребоваться месяцы, даже годы, чтобы разыскать беглянку, а Дрю не был индейским разведчиком. К тому же пришлось бы бросить работу и оставить слепого Джере одного заботиться о себе. А, черт, брата он приплел лишь в качестве оправдания. Сейчас у Джере была Лили.
За пределами округа Танец Дождяпростирался огромный мир. Множество пустынных земель, где у мужчины нет иного выбора, кроме как столкнуться с самим собой и узнать, каким человеком он является, а каким – нет. Ему придется столкнуться с трусливым Дрю, который до рвоты боится темноты. И с холуйствующим Дрю, который превратился в шестерку «Четырех вальтов», хотя и продолжал лгать себе, будто по-прежнему независим. И в конце пути он мог отыскать женщину, которой такой Дрю был просто-напросто совсем не нужен.
Дрю поднялся, водрузив шляпу обратно на голову. Дождь так и не прекратился. И внезапно маршал не смог припомнить, когда в последний раз стояла сухая погода.