Сердце Запада

Она подобрала разбросанную растопку и отнесла к костру. Разломила одну палку пополам, скормила огню, бросила несколько горстей бобов в висящий на крючке походный котелок и доверху долила его водой. Как стряпухе всей честной компании ей полагалось выбрать меню для обеда. Что ж, сегодня будут бобы, бекон, дрожжевые пончики и кофе. То же самое, что вчера. То же самое, что и позавчера.

Однако едоков было немного: Гас, его брат, мексиканский паренек по имени Пало Монтойя да пара местных старожилов, Поджи и Нэш. Старатели помогали со сгоном скота, поскольку им не светило увидеть серебро из своей шахты, пока Гас не сможет выделить время, чтобы съездить в Бьют-Кэмп и договориться с возможными вкладчиками о создании консорциума, который возьмет внаем «Четыре Вальта» и будет вести там добычу.

На рассвете мужчины выезжали верхами, чтобы собрать коров и загнать их в импровизированный загон из веревок на пастбище. В десять утра они возвращались на обед, а остальную часть дня выхватывали из стада телят для клеймения.

Поставив бобы на огонь, Клементина решила, что самое время сделать еще несколько фотографий, пока работники не вернулись в лагерь. Первый выбранный ею кадр – табунчик запасных ковбойских лошадей с костром на переднем плане – оказался неудачным. Лошади постоянно двигались, поэтому на негативе выглядели как призраки, а поднимающийся к вершинам деревьев голубой дым от огня – впечатлившая её картина – вообще не отразился на снимке. Затем Клементина перенесла внимание на фургон с припасами, что оказалось удачным решением. Брезентовый тент на старый фургон не натянули, и голые дуги вырисовывались на фоне неба как ребра древнего скелета мамонта.

На следующем снимке она запечатлела поздно родившегося теленка, сосущего молоко у матери. Теленок с белой отметиной на лбу и тонкими мосластыми ногами заставил ее улыбнуться. Клементина фиксировала последний негатив, когда услышала зовущий её раздраженный мужской голос.

Жар и химические испарения от реактивов заполняли темную палатку. На мгновение бас напомнил Клементине голос ее отца, отчего она втянула воздух ртом, и вредные пары опалили легкие. Ее руки задрожали, и она плеснула слишком много цианистого калия в фиксажную ванну, испортив негатив.

Клементина вылезла из палатки, застегнула ее и подошла к стоявшему у костра Гасу. Она сложила руки на груди, потирая пальцами края рубцов. «Я не стану бояться мужа, как своего отца, – мысленно поклялась она. – Я не стану бояться». Тем не менее, страх не исчезал, мешая вдохнуть и сбегая ручейками едкого пота между грудей. Бобы набухли, переполнив горшок и почти затушив костерок. Гас с каменным лицом наблюдал, как она приближается.

Он постучал по ноге кожаными перчатками с бахромой.

– Где пончики?

– Я забыла их приготовить. – Клементина вытерла испачканные серебром руки о фартук, сшитый из мешка от муки. – Завозилась и… забыла.

Его взгляд метнулся к глубокой тени кленов, где была установлена темная палатка. Челюсти Гаса сжались так сильно, что под кожей заходили желваки.

– Клементина, я заберу у тебя эту проклятую штуку…

– Не заберешь! – выпалила она так громко, что его голова дернулась назад словно от удара. Клементина начала обходить мужа, а затем обернулась.

– И я не буду замужем за своим отцом! Видишь мои руки, Гас? – закричала она, поднеся ладони прямо к его лицу. – Ты хотел знать, откуда у меня эти шрамы – ими наградил меня отец! Он хлестал меня до крови, поскольку я не сказала, что сожалею. Я не буду замужем за своим отцом! – Она сжала кулаки и заколотила по груди Гаса в такт своим словам. – Не буду… замужем… за своим… отцом!

Гас гневно схватил ее за запястья.

– Что, черт возьми, с тобой творится?..

Он резко обернулся, когда со звоном бляшек и лязгом шпор подъехал Пало Монтойя, за которым следовали Поджи, Нэш и брат Гаса на покрытой пеной лошади. За ними вприпрыжку бежала полуслепая собака.

Клементина высвободилась из хватки мужа и прошла мимо него к фургону с едой.

– Сейчас поджарю бекон.

Мужчины сами наложили себе бобов. Они ели стоя, запивая обед горячим кофе. Их шепот долетал до ушей Клементины, но затих, стоило ей подойти к огню. Гас выглядел мрачно, будто жевал не бобы, а собственную шляпу.

Клементина присела на корточки, чтобы поставить на угли трехногую сковороду с ломтиками бекона. Она посмотрела на жесткий рот и сжатые челюсти мужа. «Ты не имеешь права, – молча сказала она неподвижному обвиняющему лицу. – Не имеешь права, не имеешь, не имеешь».

* * * * *

Шли часы, и жара прибывала.

«В Бостоне солнце никогда так не палило», – подумала Клементина. И вездесущая пыль. Пристающая к липкому от пота лицу и колющая глаза. Обжигающая ноздри и забивающаяся в одежду так, что при движении Клементина чувствовала себя мешком муки.