Сердце Запада

– Я собирался запереть дверь не для того, чтобы замкнуть тебя внутри, а только чтобы держать этих американцев снаружи. Здесь не так много достойных женщин, и некоторые мужчины забыли, как вести себя с леди.

Его взгляд вернулся к ее глазам, а затем переместился и задержался на губах.

– Почему бы тебе не умыться? – предложил муж, и спустя мгновение за ним закрылась дверь.

Комната была размером со стойло и являлась частью большого помещения, разделенного ситцевыми перегородками. Ближайшая делила пополам единственное окно, и между глубокопосаженными стеклами и тряпичной стеной была щель приблизительно в семь сантиметров. Клементина могла слышать мужчин, двигающихся и разговаривающих по другую сторону тонкой ткани, которая некогда была красной, но теперь выцвела до пыльно-розового цвета. Когда один из соседей подошел к окну, Клементина сквозь щель мельком заметила коричневый фланелевый рукав.

Сквозь пыльное стекло Клементина посмотрела вниз на потаскух, которых, как она должна была притворяться, не существует. Те подобно райским птичкам прогуливались по дощатой дорожке в своих одеяниях с яркими перьями и складчатыми шлейфами. Проститутки, как Гас назвал их, женщины, продающие себя для удовольствия мужчин вне священного брачного ложа. Брачное ложе.

Клементина уставилась на большую кровать в углу комнаты с траченным молью армейским одеялом и бугорчатым желтоватым тиковым покрывалом. Между мужем и женой полагается близость, выходящая за рамки объятий и поцелуев. Нужно делить с супругом постель, ложиться с ним и становиться единой плотью. «Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его». Слова – тайные, произнесенные шепотом слова, святые, торжественные слова Священного писания – являлись всем, что она знала об акте любви. Клементина была женой Гаса Маккуина, но пока они не разделяли брачного ложа.

Они долго ехали на поезде из Бостона в Сент-Луис на жестких деревянных скамьях, сидя бок о бок ссемьей немецких переселенцев. Покачивание, чадящие керосиновые лампы и резкий неприятный запах колбасы и квашеной капусты привели к тому, что Клементина провела несколько часов с подкатывающей к горлу тошнотой. А ночью в отеле Сент-Луиса они спали в разных комнатах, поскольку тогда еще не стали мужем и женой. На следующее утро их поженил судья, и из здания суда новобрачные направились прямо на набережную и сели на пароход, который и повез их вверх по реке Миссури в Форт-Бентон.

  Ночевали они в помещении какого-то дровяного склада вместе с пароходной командой.

Или в гамаках на второй палубе, укрываясь кусками брезента, что ни в коем разе не обеспечивало уединения…

– Вроде, ты собиралась умыться.

Клементина испуганно обернулась, поскольку не услышала, как открылась дверь. Гас закрыл ее носком сапога. Затем подошел почти вплотную к жене. Он никогда прежде не казался ей таким мужественным, со своим громадным ростом и могучей статью.

– Согласна сделать кое-что для меня, малышка?

Она молча кивнула, затаив дыхание. В соседней клетушке мужчина харкнул и сплюнул, а другой грязно выругался, после чего раздался глухой удар, будто о дальнюю стену стукнулся ботинок. Следом раздалось еще одно ругательство.

– Не могла бы ты распустить для меня свои волосы?

Ее ладони дрожали, когда она подняла руки, чтобы снять фетровую шляпку, простую, черную и безо всяких перьев. Не отрывая от жены взгляда, Гас забрал у нее головной убор и бросил на постель. Одну за другой Клементина вытащила шпильки из прически, и густые локоны упали ей на плечи. Она встряхнула головой, и пряди тяжелой волной пролились ей на спину, захлестнув талию.

Гас провел рукой по волосам, приподнял и позволил падать, наблюдая, как локоны скользят между его пальцев.

– Твои волосы блестят словно масло, Клем, и такие же мягкие. Ты вся мягкая. Мягкая и прекрасная.

Муж опустил голову, и она подумала: «Он собирается меня поцеловать». Гас и раньше целовал ее, но она знала, что этот поцелуй будет другим – он приведет к чему-то, что навсегда изменит ее, отметит подобно клейму.

– Клементина.

Она попыталась заставить себя улыбнуться, успокоить дрожь в ногах.

– Пожалуйста…

Но Клементина еще не знала правильных слов, чтобы выразить то, чего ей хотелось.

Гас крепче сжал захваченные пряди, ошибочно приняв дрожь жены и её мольбы за сопротивление.

– Ты моя законная жена, малышка. Я имею на это право.

– Знаю, знаю, – её веки дрогнули и опустились.

Один из мужчин за перегородкой принялся справлять нужду в жестяной ночной горшок, гремя и журча, а отлив, издал неприличный звук, подходящий только для уборной.

Клементина отпрянула, и краска залила ее лицо, а утробные звуки всё продолжались и продолжались, отзываясь эхом, как сирена Бостонской бухты.