Сердце женщины

Теперь в ней не было и следа высокомерия, вызова, гневных вспышек. Она стала ласкова, почти покорна, как бы стараясь загладить свою прежнюю раздражительность, и Джойс, смутно припоминая свое прежнее юношеское, немного циничное отношение к женщинам и привычку ничему не удивляться в их поступках, в свою очередь, был ласков с Анни и считал их добрые отношения упроченными.

Да и вся труппа полюбила его. Случайные встречи и беседы с мисс Верриндер, другом Ивонны, не только скрашивали скуку театральной жизни, но и создали ему некоторый престиж среди его коллег. Ибо и опереточный хорист не чужд общечеловеческих чувств и настроений. И потому в Гулле Джойс чувствовал себя весьма недурно, тем более, что город ему понравился, и вдобавок, всю неделю ярко светило солнце.

Его любимым местечком была набережная Эмбера и особенно один павильон на ней, с удобными скамейками и видом на реку. Здесь его поношенный костюм не бросался в глаза, так как и все посетители павильона были одеты не лучше его, и здесь он чувствовал себя свободней и приятней, чем на эспланаде, где всегда толпилась нарядная публика, любуясь морем. Сюда он приходил с книгой и трубкой, думал, читал, разглядывал корабли, разговаривал с матросами, которые рассказали ему, сколько груза поднимает такое-то судно, и какие порты им довелось повидать. Порой следил, как приставали к берегу большие пароходы, совершавшие рейсы по Северному морю, как сходили по мосткам на берег пассажиры и выгружали багаж. Ему нравились это движение, суета, нарушавшие монотонное, летаргическое течение дня. А когда не было больших пароходов, все же было развлечением смотреть, как пристает и отходит местный пароходик из Гримсби.

В субботу утром это зрелище так заняло его, что он даже покинул свое обычное место и спустился в нижнюю галерею, присоединившись к небольшой группе праздношатающихся, ожидавших парохода. Пароход был еще на расстоянии четверти мили от берега, но уже видно было, как бурлила вода медлительно текущей реки под лопастями его винта. Джойс с трубкой в зубах лениво следил за тем, как пароход подходил к берегу. Когда он, наконец, вытянулся бортом вдоль набережной, на берег перекинули сходни.

Джойс вместе с другими подошел поближе посмотреть, как будут выходить пассажиры. Почему его должны были интересовать все эти крестьяне, жены рыбаков и молодые женщины, приезжавшие в Гулль за покупками, он и сам не знал. Ни о чем не думая, просто от нечего делать, он следил за ними, когда они торопливо ходили мимо него, и вдруг вздрогнул и отшатнулся, встретившись глазами с другой парой недобрых глаз, настойчиво заглядывавших ему прямо в лицо.

Ускользнуть было невозможно; через минуту обладатель этой другой пары глаз стоял уже возле него.

— Алло! Старый товарищ! Кто бы мог ожидать встретить вас здесь?!

Джойс не взял протянутой ему грязной руки. Он засунул свои руки в карманы, нахмурившись, отвернулся и отошел. Но тот, другой, шел за ним.

— Слушайте, старина, это совсем не по-приятельски, ей-Богу! Право слово! Отчего бы вам и не провести часок-другой со старым знакомым, тем более, что не так давно еще…

Голос у человека был громкий, галерея полна народу. Тысячи ушей слышали их: Джойсу казалось, что самый воздух прислушивается к их разговору. Все лицо его залил румянец стыда. Он сердито повернулся к говорившему.

— Что вам нужно от меня?

— Не сердитесь, старина, — ответил тот, понизив голос. — Не бойтесь, я не выдам вас. Я просто обрадовался встрече: ведь, приятно же встретить старого товарища в лучшей обстановке. Разве нет?

Джойсу всегда был противен этот человек с расслабленным, вихлявшимся телом, с грязно-желтым, обрюзгшим лицом, с гноящимися глазами и отвислой нижней губой. Он отбывал наказание за какое-то преступление против нравственности и вместе с Джойсом работал на тюремной кухне.

Джойса всегда мутило при виде этого человека, сидевшего напротив него у другого конца дымящейся лохани, за мытьем кухонной посуды. При одном воспоминании об этом противный запах грязной мыльной воды ударил ему в нос, вызывая почти тошноту.

— Разве вы не видите, что я не желаю иметь с вами ничего общего? — сердито сказал он.

— Ну, полноте! Зачем так строго? Ведь мы же товарищи. А что я плохо одет, так, ведь, не всякому сразу удается подняться на ноги по выходе оттуда. Я уже два месяца на воле, и все еще без работы. Ей-Богу. А жена с ребятишками голодают. Не скупитесь, дайте парочку золотых послать им, чтобы они повеселели. Ну, что вам стоит? Всего только парочку.

Джойс уставился на него, ошеломленный этой наглостью.

— Пойдите вы к черту! Чего вы ко мне пристали?

— Ну, если это много, дайте хоть десять шиллингов… или пять… Ну, хоть меди немного на выпивку. Смотрите, откажете старому товарищу в помощи, и вам ни в чем не будет удачи.

Он подмигивал Джойсу и усмехался, скаля испорченные желтые зубы. Но Джойс подскочил к нему и схватил его за шиворот.

— Если вы начнете шантажировать меня, я позову полицейского, — говорил он, указывая на полисмена, шагавшего по набережной.

— Стойте здесь и не сметь идти за мной!