Сердце зимы

– Возможно, понемножку, растянув лет на шестнадцать, – сказала Туон. Глядя на свое отражение в зеркале, она подольше задержала на лице улыбку, чтобы сделалось ясно: ужалить она не собиралась, затем сменила улыбку на строгое выражение. Она чувствовала к женщине, вырастившей ее, бóльшую привязанность, чем к родной матери, которую видела в детстве всего дважды в год, и к братьям и сестрам, которые с первых ее шагов учили ее сражаться за расположение матери. На сегодняшний день двое из них в этих боях погибли, а трое пытались убить ее. Сестру и брата обратили в да’ковале, и их имена вычеркнули из записей и архивов столь же решительно, как если бы открылось, что они способны направлять. И даже сейчас положение Туон было далеко не безопасным. Один-единственный неверный шаг, и ей грозит гибель, а то и много худшая участь – голую, ее продадут на публичных торгах. Благословение Света, когда она улыбается, то по-прежнему выглядит на шестнадцать лет! В лучшем случае!

Посмеиваясь, Селусия повернулась к туалетному столику и сняла с покрытой красным лаком стойки плотно прилегающий головной убор из золотистых кружев. Редкие кружева оставят на виду ее бритую голову и всем скажут, что Туон – Ворон-и-Розы. Возможно, она и не сей’мосив, но ради Коринне она должна восстановить душевное равновесие. Следовало бы попросить Анат, ее Соэ’фейя, о наказании, однако после неожиданной смерти Нефери минуло менее двух лет, и Туон до сих пор чувствовала себя с ее преемницей неуютно. Что-то подсказывало ей, что она должна сама себя наказать. Возможно, она видела знак, который предпочла не понять. На корабле вряд ли найдутся муравьи, но жучки нескольких видов встречаются.

– Нет, Селусия, – тихо промолвила Туон. – Вуаль.

Селусия неодобрительно поджала губы, но молча положила чепец на стойку. Ей было предоставлено право говорить откровенно, без обиняков, разумеется, при закрытых дверях, но она понимала, когда можно высказать свое мнение, а когда лучше промолчать. Туон пришлось ее наказывать всего лишь дважды, и, Свет свидетель, она сожалела о том не меньше Селусии. Не произнеся ни слова, ее камердинер достала длинную легкую вуаль, накинула ее на голову Туон и закрепила узкой золотой плетеной тесьмой, усаженной рубинами. Еще прозрачнее, чем одеяния да’ковале, вуаль нисколько не скрывала лица Туон. Но она скрывала самое главное.

Набросив на плечи Туон длинную, шитую золотом синюю накидку, Селусия отступила в сторону и низко поклонилась, кончик ее золотистой косы коснулся ковра. Стоявшие на коленях да’ковале склонились в поклоне, уткнувшись лицами в палубу. Уединение подошло к концу. Каюту Туон покинула в одиночестве.

Во второй каюте выстроились шесть ее сул’дам, по трое с каждой стороны, их подопечные стояли на коленях перед ними, на широких отполированных досках палубы. При виде Туон сул’дам горделиво выпрямились, на красных вставках их юбок змеились серебряные молнии. Одетые в серое дамани стояли на коленях прямо, преисполненные собственной гордости. За исключением бедняжки Лидии, которая скорчилась, всем телом прижавшись к коленям и уткнувшись заплаканным лицом в палубу. На рыжеволосую дамани сердито глядела державшая ее повод Ианелле.

Туон вздохнула. Виновницей ее вчерашнего гнева была именно Лидия. Нет, не так, та вызвала у нее гнев, но за свои эмоции Туон отвечает сама. Она приказала дамани предсказать свое будущее и, когда ей не понравилось услышанное, велела побить ее палкой. Совершенно напрасно и глупо.

Наклонившись, Туон взяла Лидию за подбородок – ее покрытые красным лаком длинные ногти коснулись веснушчатой щеки – и заставила подняться и сесть на пятки. Отчего та вздрогнула и снова разразилась слезами. Туон осторожно смахнула слезинки с ее глаз, а потом заставила дамани встать на коленях прямо.

– Ианелле, Лидия – славная дамани, – сказала Туон. – Смазывай ее рубцы настоем сорфы и давай отважник, пока они не исчезнут. И до тех пор каждый раз при каждом кормлении она будет получать сладкий заварной крем.

– Как прикажет верховная леди, – официально ответила Ианелле, но слегка улыбнулась. Все сул’дам симпатизировали Лидии, и наказывать дамани Ианелле не нравилось. – Если она растолстеет, я буду выводить ее на пробежки, верховная леди.

Лидия повернула голову, целуя ладонь Туон, и пробормотала:

– Хозяйка Лидии очень добра. Лидия не растолстеет.